Ничего себе — а Минздрав еще о чем-то предупреждает! Дожил до 98 лет и все курит…
— А вы будете курить?
— С удовольствием, — смалодушничала я.
— Все это конечно, очень интересно… — профессор рассеянно наблюдал за тем, как клубы дыма проплывали над абажуром. — Непонятно одно: почему книга оказалась в Москве? Это первое. Если, разумеется, она действительно в Москве на данный момент. И второе: как так получилось, что никто о ней не слышал с сороковых годов? Если бы она попала в руки к сведущему человеку, то следы ее вряд ли затерялись бы.
Он снова затянулся. Я боялась нарушать молчание и нервно прижимала к себе «не ту» Библию.
— Если бы ее владельцем стал ученый, — продолжал рассуждать профессор, — то, вне всякого сомнения, он бы попытался ее издать. Хотя я знаю и таких, которые годами все собираются и собираются издать книгу, но то одно, то другое, руки не доходят… Может быть, дело в том, что у нас на сегодняшний день очень мало кельтологов, а раньше было и того меньше? Но любой индоевропеист заинтересовался бы такой редкой вещью. Будь она у кого-то из моих коллег в Москве или Ленинграде, я бы наверняка об этом знал. Если бы она попала к какому-нибудь дельцу за границей, он бы продал ее — один только год издания мог бы навести его на мысль о прибыли. Но тогда бы об этой сделке было известно на Западе, и этим немцам нечего было бы здесь делать. Если бы книга попала к какому-нибудь любителю легких денег у нас, он бы продал ее за границу незаконно в советское время или вполне законно — сейчас. Хотя сомневаюсь, что сейчас все сделки законные… Вы уж извините, в коммерции я не особенно разбираюсь. Удивительно одно: почему ее не ищут бретонцы? Это же их национальное достояние!
— Они сами об этой истории ничего не знают. Я посылала запрос по электронной почте: они вообще не слышали о том, что ее когда-то кто-то находил.
— Интересно, интересно… — Вениамин Георгиевич задумчиво затянулся. — Я полагаю, что книга каким-то случайным образом попала к человеку, который совершенно не имеет представления об ее ценности. Это не ученый, не делец, и вообще, скорее всего, какой-нибудь не самый образованный человек. Вы знаете, когда были тяжелые времена, и этой квартиры у меня еще не было, я жил с мамой, братьями и сестрой в коммунальной квартире. И у нас там были соседи, простая рабочая семья. Очень милые люди, надо сказать, но абсолютно необразованные. Кровати у них не было, и в комнате стоял узкий такой топчан. Представляете себе, что это такое? Просто доски, на них — матрац, а вместо ножек, какие бывают у обычной кровати — четыре стопки томов Брокгауза и Эфрона. От бывших хозяев квартиры осталась неплохая библиотека. Сами хозяева бежали за границу в семнадцатом году, а книги, естественно, оставили. И мои соседи использовали эти книги так, как считали нужным. Наверное, просто не подозревали том, что от книг могла быть какая-то иная польза. Меня это, конечно, тогда шокировало, но сейчас я понимаю, что люди не ведали что творили, вот и все. Не спать же им было на полу: по полу мыши бегали! Возможно, что и ваша многострадальная рукопись сейчас используется как подставка или что-нибудь в этом роде.
— Надеюсь, что нет… Хорошо еще, что нашлись девочки, которые этим заинтересовались, догадались переснять.
— Мне думается, кроме этих студенток вам никто не поможет… — он стряхнул пепел и пристально посмотрел на меня. — Да, скажите, а кто дал Вам мой телефон? Ваш звонок меня очень удивил, потому что я прошу всех, кто меня знает, ни под каким видом не сообщать мои координаты кому бы то ни было. Близких родственников у меня нет, и квартира после моей смерти достанется государству. И мне уже много раз звонили всякие мошенники, которые хотели взять меня под опеку для того, чтобы получить эту жилплощадь после моей смерти. Я таким людям не доверяю и, честно говоря, опасаюсь их…
— Мне ваш телефон дал Владимир Черемис.
— Это имя мне ничего не говорит. А кто это?
— Мой старый друг, бывший однокурсник…
— Тогда это не он. Я так понимаю, Владимир примерно ваш ровесник, а этот был совсем молодой. Почти мальчишка. Хиленький такой, рыжий, на лисенка похож. Я изредка выхожу подышать свежим воздухом он тут, видимо, прогуливается. И каждый раз здоровается, спрашивает, не надо ли помочь. А поскольку тимуровские отряды уже не существуют, — он сухо рассмеялся, — то я предполагаю, что желание помочь было отнюдь не бескорыстным. Что-то он уж больно назойливый. Ну да ладно, а то еще подумаете, что у меня мания преследования. — Он снова рассмеялся.
Перед тем, как уйти от профессора, я положила на стол под абажур обещанные шестьсот рублей. Я сделала это по возможности незаметно, пока аккуратный хозяин относил на кухню поднос с чашками. Больше всего я боялась, что Вениамин Георгиевич начнет говорить «Что вы, что вы!» или «Зачем же, не надо!». Но он сдержанно поблагодарил меня.
Как истинный джентльмен, профессор подал мне пальто в прихожей, а на прощание сказал:
— Если Вас не затруднит, держите меня в курсе этой истории. Помочь вряд ли чем смогу, но мне и самому любопытно, где же отыщется рукопись.
Я вышла из странной обманчивой высотки, прошла через слабо освещенный двор. Книгу — хоть и не ту! — я бережно прижимала к себе, хотя она вполне бы поместилась в моей сумочке. Сейчас спущусь в метро, а там по дороге домой и почитаю…
— Маргарита!
— Ой, господи!