Ему хватает ума — на сей раз — не говорить правду: если честно, о такой возможности он никогда не задумывался. Дара — главный референт одного из помощников окружного прокурора, старины Харви Коэна, который никогда особо не нравился Нику. И он не представляет себе, что о каких-то рабочих делах жена не может говорить с ним — было бы желание. Насколько ему известно, в офисе окружного прокурора, а тем более у Харви, нет никаких незаконченных дел, в которых Ник участвовал бы или должен был выступать как свидетель.
— Это неправильно, — говорит Дара, пряча зардевшееся лицо в подушку. — Хотя неважно… оно уже почти закончилось… еще несколько дней, может, неделя, и Мэнни говорит…
— Мэнни Ортега? — спрашивает Ник. Ему никогда не нравился честолюбивый, ушлый, но не слишком умный окружной прокурор. — Он тут при чем, черт его побери?
— Ни при чем, ни при чем, ни при чем, — говорит Дара и переворачивается на бок, спиной к Нику, по-прежнему прижимая подушку к груди.
Но ее красивая спина и красивый бок обнажены, и Ник прижимается к ним, обнимая жену левой рукой, которая наталкивается на подушку.
— Извини, я был так занят…
Дара тянет руку назад и касается пальцами его головы.
— Это глупо. Забудь все, что я наговорила, Ник. Я объясню… когда будет можно. Скоро.
Он целует ее в шею.
Паря надо всем этим в конце пятнадцатиминутного сеанса, Ник осознает, что почти начисто забыл тогдашний разговор. Он так еще и не понял, о чем Дара говорила, почему плакала. Что-то на работе — на ее работе — беспокоило Дару, уже не день и не два.
— Может, поспим немного? Мы для этого и пришли сюда час назад, — шепчет Дара, снова поворачиваясь к нему. Ее дыхание посвежело от слез.
— Да, конечно, вздремнем, — соглашается Ник. — Я запру дверь — вдруг Вэл вернется раньше, чем мы проснемся?
Высота перевала Рейтон-Пасс составляла всего 7834 фута, но штаб майора Малькольма располагался на несколько сотен футов выше — в военном трейлере, поставленном на невысокой горе к западу от I-25.
Майора явно предупредили о прибытии Сато и о том, что японец — представитель советника. Поэтому Малькольм проявлял к нему минимальное уважение, приняв излюбленный вид армейских офицеров — «я-раздражен-тем-что-трачу-впустую-свое-время-но-другого-выхода-нет». Сато представил Ника только по имени — никак не объяснив его присутствия, — и майор кивнул, даже не посмотрев в сторону второго штатского.
Было время, когда Ник оскорбился бы на такое отношение к себе, но теперь счел это даже удобным. Он хотел погрузиться в свои мысли, а не участвовать в чьих-то делах.
И потом, на него навалилась усталость. Большую часть ночи он флэшбэчил и спал меньше часа. Не очень разумно накануне дня, когда ему могли понадобиться все навыки выживания — те, что сохранились. Но у него оставалось слишком мало времени, чтобы не проводить часы под флэшбэком.
Майор Малькольм показывал на крохотные облачка пыли, которые возникали на одном из нескольких экранов. Фоном служила шероховатая стена желтовато-коричневого цвета.
— Эти фонтаны пыли, — майор ткнул пальцем в трехмерное изображение, — все, что осталось от Третьей бронетанковой дивизии Республики Техас, отступающей к месту изначальной дислокации в Далхарте и Дюма. Эти…
Его рука исчезла в объемных изображениях, когда он коснулся экрана там, где поднимались более темные, широкие мазки.
— Видите черную стену? Это больше тысячи столбов дыма между Вэгон-Маундом и Лас-Вегасом, многие — вблизи старого национального монумента Форт-Юнион… а под этими столбами — сотни горящих танков, бэтээров и других бронемашин, в основном техасских. Сражение продолжалось десять дней. Некоторые историки уже говорят, что это величайшее танковое сражение после Курска, летом сорок третьего года.