Дешевая книжка, которую читала Кели Брак в день убийства («Сёгун»), происходила не из библиотеки.
Ник отстегнул и открыл жалюзи в центре, посмотрел на залитую дождем Уази-стрит, прижал пальцы к холодному стеклу, пытаясь смирить просыпавшуюся в нем странную — почти забытую — энергию, похожую на забытое чувство голода.
Его и в самом деле начал разбирать интерес к разгадке этой тайны. Почему? Кэйго Накамура не значил для него ровным счетом ничего. Этот наглый наследничек миллиардов, вполне возможно, заслужил свою участь. Его ничего не стоящая документалка о флэшбэкерах в Штатах не привлекла бы внимания ни в Америке, ни в Японии.
Но для кого-то этот фильм был настолько интересен, что Кэйго убили из-за него, подумал Ник. Пропали телефон и видеокамера Кэйго, исчезли и три последних крохотных диска с записями недавних интервью. Может, в этих интервью содержалось нечто, обрекшее Кэйго Накамуру на смерть?
Лично Нику нравилась его новая версия о Хидэки Сато как главном подозреваемом. Становилось понятно, зачем Сато так усердно пытался скрыть сам факт своего существования во время первого расследования. А что касается мотива… да кто его знает. Может быть, Хироси Накамура приказал убить своего сына по причинам, которые никогда не станут известны. А Сато как нельзя лучше подходил для исполнения такого поручения.
И еще Нику понравилась его маленькая речь про вертолет — «шепчущую стрекозу». Как там Сато назвал по-японски беззвучный вертолет? «Сасаяки-томбо». Ника восхищала вся тонкость, вся прелесть этого решения. И пусть окружной прокурор объяснит присяжным, что Хидэки Сато, шеф службы безопасности мистера Накамуры, прилетел на «сасаяки-томбо», чтобы убить сына своего хозяина.
Единственная проблема с гипотезой о «сасаяки-томбо» состояла в том, что шесть лет назад Кэйго Накамура был не единственным обитателем Уази-стрит, у которого на крыше пузырилась горячая вода в джакузи. И ФБР, и впрягшаяся в расследование бригада полиции во главе с сержантом Ником Боттомом обнаружили некоего Джеймса Оливера Джексона, который плавал в джакузи у себя на крыше (с четырьмя юными подружками) как раз во время вечеринки у Кэйго и его убийства, — плавал по другую сторону улицы. Хотя с крыши его двухэтажного дома патио особняка Кэйго не просматривалось из-за массивных ворот и ограды, Джексон и хихикающие девицы утверждали, что с такого расстояния наверняка заметили бы вертолет над соседним домом. С того места, где Джеймс Оливер Джексон сидел в своем джакузи, — Ник проверял это — открывался превосходный вид на воздушное пространство над более высоким трехэтажным особняком Накамуры. И Джексон, и его гостьи утверждали, что вечер стоял очень светлый — при том, что у дома Кэйго постоянно были машины: одни прибывали, другие отъезжали от него.
«А вдруг это был один человек в черном, и спустился он по альпинистской веревке из черного и беззвучного вертолета?» — задался вопросом Ник.
Он не мог сдержать улыбку, представляя себе, как окружной прокурор рассказывает присяжным об этом убийстве а-ля Джеймс Бонд с участием киллера-ниндзя.
Он улыбнулся еще раз, пытаясь представить, как Хидэки Сато с его неохватным туловищем, одетый в костюм ниндзя и маску, спускается в ночи по двухсотфутовой веревке. Да, вертолет для такого предприятия должен был быть ох каким прочным.
— Боттом-сан, мы ждем чего-то? — спросил Сато со своего места.
Он лишь вошел в библиотеку и остановился у самого порога. Ник не стал отвечать и провел пальцем по чуть замутненному взрывобомбопуленепробиваемому стеклу окна. Затем он достал из кармана тактические очки и надел их.
— Вы сказали, что у вас есть семиминутная цифровая запись событий, случившихся после того, как ваш мистер Сайто взломал дверь, ворвался внутрь и увидел тело Кэйго. Покажите мне ее, пожалуйста.
— Здесь, на третьем этаже, не было камер… — начал Сато.
— Я знаю. Я не хочу оказаться внутри воссозданных событий, как внизу. Я просто хочу посмотреть запись, как обычное видео. Но меня интересует картинка с внешней камеры, максимально близкой к этому месту.
Ник постучал по стеклу.
— Минуточку, пожалуйста, — сказал Сато и стал нажимать на кнопки своего телефона.
Все опять переменилось. Внезапно наступила ночь, на темной улице тремя этажами ниже творилось столпотворение. Точка, с которой велась съемка, была выбрана идеально (камера, вероятно, находилась на наружной стене здания, под крышей), и при этом вестибулярный аппарат Ника отреагировал так, будто его неожиданно перенесли выше и правее. Наружные камеры работали в режиме ночного видения, и изображение мерцало зеленоватым светом, а фары проезжавших мимо машин превращались в нечеткие полосатые бело-зеленые капли. Лица тех, кто покидал вечеринку до прибытия полиции, были видны вполне отчетливо, хотя звук требовалось отфильтровать и очистить, чтобы вычленить из отдаленного шума отдельные голоса.
Ник узнал пожилого лысого ученого мужа из Наропы. Тому, похоже, было холодновато в одеянии из тонкой хлопчатобумажной ткани и веревочных сандалиях — он бегом припустил к ждавшему его фургону. Следом поспешали четверо или пятеро его приверженцев, включая Дерека — как его там? — с копной соломенных волос, у которых Кэйго брал интервью за день до смерти.
«Дерек Дин, — подумал Ник. — Этого типа звали Дерек Дин. Черт, интересно, мой паспорт еще действителен? Он понадобится, если придется ехать в Боулдер и заново его допрашивать».