Предпоследнее дознание

22
18
20
22
24
26
28
30

Патканян фыркнул и отвернулся кэкрану.

Карев невольно перевёл взгляддальше, на вторую кушетку, где с глухим колпаком на голове возвышалась пузомкверху внушительная фигура господина Харчевского. Из-за неё почти не было видноженщины с таким же колпаком на третьей кушетке. Следователь открыл колпачок и,поморщившись, принялся наносить значки на бумаге. Отчёты первого уровнясекретности полагалось заполнять от руки. Пора привыкать.

* *  *

Минута тянулась за минутой.Профессор сидел в темноте, словно оцепенев, и молча слушал, как гудят подпотолком мухи. Почему-то встать и даже пошевелиться было страшно, будто отодного неверного движения всё окружающее могло разлететься на осколки и канутьв бездну.

Но долго так не просидишь, да ичто в том проку? Он поднялся с дивана и осторожно просеменил к двери. Щёлкнулвключателем и облегчённо вздохнул, когда электрический свет послушно брызнул спотолка, возвращая комнате привычный вид. Более-менее привычный. Если несчитать окна, куда Харчевский смотреть избегал. Выйдя в прихожую, профессорнажал ручку - дверь не поддалась. Порылся в карманах брюк, извлёк ключи, рукитряслись, пока искал нужный. Нашёл!

Замолк щёлкнул. Но дверь нешелохнулась. Харчевский затряс ручкой. Потом отшагнул и с размаху грохнулсявсем корпусом. Ещё раз! Бесполезно. Заперто наглухо.

Профессор повернулся в полутьмеприхожей и отдышался, силясь думать логически, вспомнить... Вспомнил - телефон!Рука метнулась в карман, выдернула трубку... Работает! Пухлые пальцы забегалипо кнопкам, выбивая номер полиции.

- Абонент находится вне действиясети или временно недоступен.

Харчевский оторопело посмотрел наэкранчик. Сбросил вызов, набрал номер службы спасения.

- Абонент находится вне действиясети...

Сброс. Номер ректората.

- Абонент находится...

- Проклятье!

Трубка отлетела в комнату ишлёпнулась возле книжного стеллажа.

Эдуард Васильевич опустил руки исполз по двери, усевшись на полу. Складки на лбу проступили резче. Сновапотекли минуты в темноте. Сидел он долго, почти неподвижно, лишь изредкаотмахиваясь от докучливых мух.

Затем профессор встал и вернулсяв комнату. Осторожно подошёл к окну. В раме сохранились считанные куски стекла,в них по-прежнему виднелась улица - небоскрёб напротив, кривые тополя сжелтеющими листьями, хотя ещё только август... Если изогнуться, можноразглядеть дорогу внизу, ряды припаркованных "прыгунов", редкиефигурки прохожих, даже коробочку робота-уборщика, как он подползает к урнам,опустошая их одну за другой, как заправский выпивоха.

А за этой щёлочкой в обычнуюжизнь стояла сухая, беспроглядная бездна, чернее, чем небо в пасмурную ночь.Смахнув с подоконника стекляшки, он выглянул наружу, чуть не по пояс. С этойстороны оконные осколки вели себя как положено, - были совершенно прозрачными.Чернота плотно обступала окно со всех сторон и не было ей ни конца, ни края.Профессор потянулся в нагрудный карман за авторучкой. Включив лазерную указку,попытался бросить вниз, но тьма поглотила ручку, едва та выскользнула изпальцев. Харчевский судорожно отпрянул от окна.

Взгляд упал на компьютерныйстолик. Профессор догадывался, что и здесь всё перекрыто, однако проверитьтруда не составляло - сделать два шага, щёлкнуть кнопкой на посеревшем от пылибруске. Профессор догадывался, и всё же сердце заколотилось, когда экранвспыхнул и показал чаек над морем - предзагрузочную картинку... Но дальше делоне пошло. Харчевский переключил монитор на телевидение и заставка, моргнув,сменилась равнодушно-синим прямоугольником.

Эдуард Васильевич устало сплюнули вернулся в прихожую. Входная дверь всё так же не поддавалась. Поразмыслив, онрешил провести ревизию остальных помещений. Двери в туалет и ваннуюоткрывались. Из кранов, когда нужно, текла вода, горячая и холодная. Лампочкиисправно загорались и гасли. А вот окно на кухне стало матово-серым, будтозатянутое непроглядным смогом, и, естественно, не открывалось. В какую-тобезумную секунду Эдуард Васильевич собрался было разбить его, но вовремяспохватился: ещё одной дыры в бездну ему не надо.

С холодильником был полныйпорядок, на полках лежал острый кусок сыра, обрезок копчёной колбасы, яицнеполный десяток, вскрытый пакет молока, цыплячьи окорочка и ещё кое-что помелочи, вроде йогуртов и зелени. Но есть не хотелось. В раковине ждала помывкимасляная тарелка, на плите - сковорода с ошмётками утренней яичницы.