Аполлоша

– Да, вы завернули, маэстро! – с улыбкой воскликнул Георгий Арнольдович. – Вон, Игната аж перекосило.

– …Так вот, в душе этого человека перемешались два мощных желания. Он мечтал сделать счастливой любимую девушку, жениться, родить детей и вылечить мать, поэтому хотел продолжения игры ради денег. Но его сводила с ума загадка Аполлоши. В отличие от нас с вами он не смирился с чудом как с данностью, реальностью. Он страстно хотел понять. Его психика бунтовала, сводила его с ума. Это уже реакция нормального человека: сильно развитый интеллект сталкивается с иррациональным, потусторонним и не может объяснить… Это острый кризис сознания. И у меня есть подтверждение моей версии.

Нагибин извлек из кармана простой почтовый конверт с российской маркой, достал из него листок бумаги и протянул Игнату. Тот прочел вслух и передал Гоше. Там была одна фраза:

«Костик просит оберегать Веру и сделать рентгеновский снимок фигуры Гелиоса».

– Рентген – это приходило мне в голову, – признался Гоша.

– Я против! – твердо заявил Игнат. – Не хочу, чтобы над ним экспериментировали, изучали, облучали. Пусть будет все как есть. Перевезти бы его сюда! – Он с надеждой посмотрел на сыщика.

– Это вы с Утинским договаривайтесь, статуэтка с тех пор у него. Я пас. У меня таких возможностей нет. А кстати, вы догадались, почему Костик велел звонить мне ровно через девять месяцев?

– Столько детей вынашивают, – буркнул хозяин статуэтки.

– Что ты говоришь! Да твоя догадка произведет сенсацию в научном мире, – воскликнул Колесов, поднимая бокал.

– Зря иронизируете, – заметил Нагибин. – Игнатий Васильевич в самую точку попал. Костик видел символический смысл в этом сроке. Он хотел от нее ребенка. Вероятно, он представлял себе их близость именно в тот день, когда привез Аполлошу – Гелиоса, и подсознательно отмерил срок беременности. Но не смог преодолеть свой комплекс девственника: бедный Костик так и не познал плотской любви.

– Откуда вы знаете? – удивился Гоша.

– Он Вере признался.

27 декабря 2009 года

Они прилетели в Москву встретить на родине Новый год. За три дня до праздника, перед своим отлетом в Куршавель, их пригласил к себе Володя Утинский по двум чрезвычайно радостным поводам.

Игнат был вне себя от счастья. Все сбылось. Последовав их с Аполлошей совету, Утинский вырвался из мирового экономического кризиса в бешеном плюсе. По дешевке скупленные на бирже год назад акции уже взлетели в цене, и прибыль бизнесмена составила почти четыреста процентов.

Владимир Александрович снял им роскошный двухместный номер в «Национале», и на посиделках в их честь, устроенных в его офисе для четверых (разумеется, был приглашен Нагибин), объявил, что на их имена в Италии и Швейцарии будет открыто несколько счетов, куда лягут десять миллионов евро.

У Гоши, когда опомнился и осознал масштаб богатства, тотчас возник конкретный план. Игнат о своем никогда и не забывал.

Георгий Арнольдович Колесов завершил вчерне великий перевод, «завещанный от Бога», и сейчас шел по гигантскому тексту, шлифуя уже много раз отшлифованные рифмы и образы. Да с такими деньгами он теперь может и не обивать пороги издательства, а выпустить свой перевод Данте стотысячным тиражом в переплете из натуральной кожи с позолоченными застежками. И выпустит. И продажную цену занизит до предела. Пусть не только состоятельные любители роскошных изданий, но и бедные интеллигенты прочтут и оценят, все же приятно сознавать себя творцом, независимым от воли коммерсантов-издателей и рыночной конъюнктуры. Ну, а вторая статья вполне доступных теперь расходов предполагала акцию еще более важную.

Они вкусно ели, смачно выпивали, перелетали с темы на тему, но то и дело возвращались к событиям, о которых поведано выше.

При этом присутствовал еще один господин. Он мирно стоял на изящном малахитовом столике чуть поодаль от них. Игнат поглядывал на Аполлошу с нежностью, вслушивался, не получал никаких сигналов, что не мешало ему любоваться бронзовым изваянием до влажных от умиления глаз.