— Ты о боге что-нибудь слышал? — бэ-э-э… налил сиропа — самому противно…
— Ну…
— А о дьяволе? — о, уже лучше!
— Ну…
— Баранки гну! Тогда чего тебе еще непонятно? Счастье берешь?
— Смотря в какую цену.
Самообладание, однако! Его и богом, и дьволом пугают, а он торгуется. Интересный фрукт!
— Ну, бутылки мне без надобности. И душа твоя мне ни к чему. А больше у тебя ничего нет, ведь так? Значит придется или безвозмездно отдать или в кредит отпустить. Ты сейчас просто скажи «да» и запомни меня хорошенько, чтобы потом, когда я за должком приду, не делал вид, что меня знать не знаешь. Годится?
Мужик еще колебался, и я поднажал.
— Тебе ведь все равно терять нечего. А большого и светлого хочется, как всякому смертному, верно? И потом, вернуться к своим бутылкам и корешам всегда успеется.
Алкаш почесал затылок и, решившись, с силой хлопнул по моей раскрытой ладони.
— Годится! Пропадать так с музыкой!
Еще с какой музыкой! Знал бы ты, какие симфонии истерик, оперетты капризов и водевили мелких скандалов тебя ожидают. Ни один театр мира не может похвастаться таким репертуаром. И все репетиции, спектакли и закулисные интриги — для одного-единственного зрителя, для тебя, родной.
— Молоток, мужик! — я в порыве искреннего восхищения потряс его липкую руку. — Правильно решил, по-мужицки. Теперь стой тут и жди.
Я перебежал улицу и уселся на скамейку, теплую то ли от солнышка, то ли от толстой задницы первого номера. Собака, секунду поколебавшись, тоже сделала свой выбор и засеменила за мной. Хрен с ней, некогда гонять — осталось тридцать секунд.
Ну надо же — все как тогда! И эти ленивые облака, и подернутые зеленой дымкой деревья, и смешанный запах молодой травы и мокрой земли. По-прежнему раздолбаны трамвайные пути, скрипит на сквозняке старая дверь, смотрит в дырочку недремлющее око Екатерины Эдуардовны. Только на моем месте теперь смирно стоит незнакомый ханурик, а под ногами у него мраморная запятая — продолжение предложения. Черт, надо было хоть имя его спросить, что ли… А впрочем, какая уже разница, дело сделано. Я придирчиво осмотрел со стороны его сутулые плечи, обвисшие на тощем заду штаны и притулившуюся возле стоптанных ботинок авоську. Нет, на брата-близнеца он не тянет. Он — мой жертвенный козел, привязанный к языческому столбу городского фонаря. Злые духи, живущие в этом доме, примите мою жертву! Я откупаюсь его кровью от своего несчастья. Его плотью выторговываю восемь корявых лет минувшего будущего. Его телом вымениваю себя настоящего на самого себя же прошедшего, хотя прекрасно понимаю бессмысленность этого обмена. Ибо сейчас, в эту секунду все как тогда, восемь лет назад, все, кроме меня. Мне снова двадцать семь, но в эти, уже другие двадцать семь я пришел дрессированным психопатом, вздрагивающим при виде каждой особи женского пола и чуть что натягивающим на лицо широкую неискреннюю улыбку. И мне уже никогда не стать прежним. Тьфу, опять у меня патетическая диарея. Это на нервной почве. Ничего, сейчас отпустит — время вышло. Представление начинается!
Блеснуло на фасаде дома распахнувшееся окно, вступительным аккордом грохнула рама, на алкоголика посыпались конфетти сухого мусора. Он посмотрел вверх. Срежет по металлу — оркестр играет тушь! И с карниза шестого этажа на голову счастливчику тяжело сорвался громадный плоскомордый кот.
— Ой, бля! — взревел мужик, но с места не сдвинулся. То ли вследствие выпитого алкоголя, то ли и правда по счастью изголодался до предела. Он видел, как приближаются расширенные от ужаса кошачьи зрачки, отчаянным пропеллером вертится хвост, нацеливаются растопыренные когти. Мгновение, и кот обрушился на его лицо, сдирая скальп и разрывая мочки ушей. Ура! Вы выиграли, дорогой участник шоу! Кот проехался по голым плечам, распуская на полоски ветхую майку и дряблую кожу, на мгновение завис на истертых джинсах и сиганул за плевательницу. Мужик вопил, как и положено победителю, обхватив голову руками и выделывая ногами кренделя. Екатерина Эдуардовна в волнении отдернула занавеску. Аплодисменты игроку и приз в студию! Из подъезда выпорхнула прекрасная фея — блондинка в распахнувшемся от смятения чувств халатике и розовых мягких тапочках.
— Хэппи! Боже мой, Хэппи, ты жив?
Подхватила на руки одуревшего кота и прижала к заманчивой груди.