Наваждение,

В глазах тетки снова слегка вспыхнуло недоверие: кем больше интересуются — ее братом, или какими-то собаками-кошками.

— Дай мне «либерализатор», — тихонько сказал Анисимов. — Я с ней поговорю, а ты пока засними все, что нужно.

Волков передал шефу прибор. Анисимов с теткой отправились на кухню, а он, нацепив на голову резиновое кольцо с прикрепленной миниатюрной камерой, стоя возле подоконника, обвел комнату взглядом. Из этого ракурса она казалась еще теснее, а завалы — выше. Он приступил к изучению квартиры Кулагина. Старался снимать все подряд: названия книг в стопках, уже осмотренные вещи, включая эту тарелку возле шторы в виде коврика. Добрался до первых залежей тетрадей и папок. Это оказались черновики каких-то записей и чертежей, сделанные ручкой. Среди прочих бумаг он обратил внимание на листы, испещренные каракулями, словно Кулагин окончательно сошел с ума и в какой-то момент даже сам не понимал, что пишет, но потом словно спохватывался и начинал писать по-человечески — у покойного был вполне разборчивый почерк.

Поняв, что записи, вероятно, скажут больше о личности автора, Вольфрам на них и сосредоточился. И на чертежах тоже. Разворачивая листы ватмана, он медленно обводил их взглядом, позволяя камере зафиксировать все подробно. Где-то на задворках сознания у Вольфрама засвербила мысль, что времени слишком мало, чтобы так им разбрасываться. Происходит что-то значительное. Причем, раскручивается прямо на глазах. В точности так же, как он сейчас разматывает рулоны чертежей, к сожалению, ничего в них не понимая. Но работа есть работа — все эти бумаги попадут на изучение ГРОБу — вот он пусть в них и вникает.

— Ну, как наши дела? — поинтересовался Вольфрам, когда они покинули квартиру и стали спускаться вниз.

— Фу-у! — вздохнул Анисимов, возвращая ему «либерализатор». — Сам знаешь, сложно общаться с людьми с помощью этой штуки. Особенно, если перед тобой принципиально недоверчивая личность. Эта баба меня утомила. Я буквально руку с регулятора не убирал. Того и гляди, пережмешь. То молчит, набычится, то чуть на шею не бросается. И с наводящими вопросами намучился. Мнемотехников бы сюда, да где ж их напасешься.

Остановив поток жалобы, он посмотрел на Вольфрам. Заместитель понимающе кивнул, не сдерживая улыбки.

— А что еще она рассказала?

— Да ничего особенного. Как был Кулагин чокнутым ученым и непутевым братом, так им и оставался до самой смерти. А у тебя как? Все снял?

— Да, — сказал Вольфрам. — Возможно, некоторых бумаг не хватает. Но нужно сначала все его записи рассортировать хронологически. Посмотрим, что скажет наша железяка.

Выйдя из дома, они направились к улице, чтобы поймать такси. Анисимову это удалось только с десятой попытки, но уж оказавшись в их руках (а вернее — под действием могущественного прибора), представитель самого ненавязчивого в мире советского сервиса готов был отвезти их хоть на край света.

— Нет, так далеко не нужно! — сказал Вольфрам в ответ на предложение. Садясь в машину за шефом, он чуть убавил мощность «либерализатора» и назвал адрес института, где служил (или числился, смотря как посмотреть) Кулагин.

В кабинете профессора Дымова в полном смысле стоял дым коромыслом, как будто несколько минут назад здесь прямо на полу жгли осенние листья. Вольфраму даже было тяжело дышать — он давно отвык от табака, хотя когда-то сам курил напропалую. Он посмотрел на Анисимова и заметил, что шефу тоже не по себе.

— Может, проветрить? — спросил Вольфрам Дымова.

— Простите, форточка не открывается. Но, секундочку, сейчас я что-нибудь придумаю! — пролебезил тот, намереваясь влезть на подоконник, чтобы все-таки исполнить просьбу.

Вольфрам успел схватить его за штаны и усадить на место.

— Оставьте. Давайте вернемся к прежнему вопросу. Нас интересует Кулагин. Над чем он работал в последнее время?

Дымов неожиданно рассмеялся (это был один из побочных эффектов либерализатора). Жиденько и довольно противно: смех его был похож на стук рассыпавшихся горошин.

— Вы издеваетесь? А то не знаете? А-а… Да-да-да, понимаю… Это как бы провокация и вы меня проверяете… — произнес он, немного успокоившись, и со слащавой подобострастной улыбкой зашептал: —Что я должен говорить?

Вольфрам и Анисимов посмотрели друг на друга. Их немой диалог не продлился и секунды.