Главный рубильник (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

21

В тот же вечер, уже в сумерках, трое братьев Рыжковых сидели на новеньком мотоцикле «Урал» и безо всякого аппетита ели незаслуженный ими торт.

– Я знаю, что надо делать, – наконец сказал Егор. – Мажуга что сказали? У них магниты кончились, а без магнитов этот ремонтник никуда. Значит, Генка побежит на «Вторчермет». А там капитан с разобранным танком. Если мы ему расскажем про эти кубики, он их сразу себе заберет. И это будет по справедливости.

– Подожди! – не понял Матвей. – Зачем Малинин побежит на «Вторчермет»? Ремонтник-то у него вроде еще не надорвался?

– Надорвется, – твердо сказал Егор. – Мы ему столько работы подкинем, что он точно надорвется!

Тем же вечером, почти ночью, когда Генка уже спал, Кубик выбрался из его сумки, с минуту рассматривал спящего друга, а затем спрыгнул на пол.

22

Генка проснулся от стука в стекло. В окне торчала голова Котенкина.

– Не ори! – строго сказал Котенкин. – Одевайся! У нас проблема!

Генка быстро оделся, схватился за сумку.

– Ой, – испугался он. – Кубик пропал!

– Иди сюда, – поймал его Котенкин под окном. – Рыжковы могли забраться в комнату?

– А зачем? – скривился Генка. – Он все равно только меня слушает!

– Ко мне ночью точно они забрались! – хмуро сказал Котенкин. – Два мопеда, что Кубик собрал, разбили. Еще и на воротах написали – «Все должно быть чесно». Без буквы «Т». Точно Рыжковы. Я надеялся, что Кубик твой выручит…

– Зачем они так? – размазал слезы по щекам Генка. – Разве мы кому-то сделали плохо?

– Какая теперь разница? – пожал плечами Котенкин. – Что теперь делать? Идти к Рыжковым и требовать кубики назад?

– Не знаю, – приготовился вовсе разрыдаться Генка и вдруг замер. Брезент, который еще вчера накрывал груду металлолома и его, Генки, убежище, за ночь натянулся и увеличился в объеме!

– Ты что? – насторожился Котенкин.

– Вон, – прохрипел Генка, тыкая пальцем в угол двора. – Смотри!

Машина и в самом деле была восстановлена, только Генку она не заинтересовала. Кубики вновь надорвались. Лежали безжизненно на земле. Генка уже не мог даже плакать.