Носферату

— Н-да, — протянула Машка, словно задумавшись.

Но через секунду она уже была самой собой, железной Марь.

— Ладно, вскрытие завтра в восемь. Тело с тебя. С Гретой я договорюсь.

— Маш, — начал я сердито, но Марь пробормотала: «Извини, Ферро, корпоративная линия, первая ступень. Работа прежде всего. Перезвоню» — и отключилась.

Мне почему-то показалось, соврала.

Я почувствовал непреодолимое желание позвонить Анне. Но передумал, решив, что не стоит отвлекать ее в столь важный момент, сунул ком в карман и отправился в ближайшую забегаловку, чтобы заткнуть фастфудом ворчащую пасть желудка.

Взялся за ручку двери волшебного местного салунообразного погребка, но в то же самое мгновение отпрыгнул в сторону, отдернув руку. Чутье снова не подвело меня, и из дверей вылетела высокая блондинка с блеклыми синими глазами и молниеносным жестом остановила такси. Она двигалась быстро, но на удивление спокойно. Именно это удивление и заставило меня засмотреться вслед удаляющейся машине, поэтому вывернувший из-за угла высокий, квадратный от спортивного прилежания парень едва не сбил меня с ног. Но я всегда гордился тем, что крепко стою на своих двоих. Естественно, готов, для пользы дела и с уверенностью в результате, изредка красиво поваляться в пыли у ног хорошенькой женщины. Однако это не означает, что я опущусь на колени при столкновении с препятствием, даже если это препятствие в категории от 90 до 120 мышцекилограмм.

Парень посмотрел на меня с игривостью двухгодовалого бычка, нашедшего пустое жестяное ведро. Я мысленно представил, как меня с грохотом катают по забетонированной площадке перед салуном, и попытался сконцентрировать в область кулаков сакральное знание смертоносной борьбы баритсу, столь великолепно воспетой Артуром Конаном Дойлом. Борьбы, которой, в общем-то, как бы и нет, но если очень разозлиться, испугаться и поднапрячься, то вполне может появиться.

Однако мне не суждено было стать родоначальником грианской школы баритсу. Парень уже по-боксерски тряхнул бритой головой, но из-за того же угла появились трое его спутников, один из которых успел схватить задиру за плечо.

— Пань, было ж говорено, не драться, — наставительно проговорил он по-французски с отчетливым малоросским выговором.

— На людей бросается, — с кокетливой небрежностью заявил по-русски квадратный Паня, не спуская с меня глаз. Малоросс перевел на меня взгляд, и в нем на мгновение забрезжило узнавание, а затем и радость.

— Да ты что, Паня! — возопил он, тоже переходя на русский, и мой переводчик за ухом мгновенно замолк, предоставляя мозгу отдуваться самостоятельно. — Это ж Носферату Александрович. Его шеф в консультанты звал, когда мы профессоров брали. С тебя тогда еще из получки за андроида десять процентов вычли. Ну, за то, что ты его к Штоффе послал. А он там самоликвидировался, да так рвануло, что чуть ценного ученого не угробило…

Ребята заржали, а Паня угрюмо отвел глаза и посмотрел себе под ноги. Меня подхватили и внесли в забегаловку. Из-за углового столика поднялся Санек и протянул ко мне огромные ручищи:

— Шатов! А вы какими судьбами в Чигги? А Анечка Моисеевна с вами, я надеюсь? Говорили, у вас сотрудничество полным ходом…

Санек подмигнул мне, я кивнул, а ребята быстро рассредоточились за столом и оперативно заказали по пинте. Худая, слишком изящная для такого маленького и простенького бара официантка, видимо, биологическая землянка, убрала со столика полупустую тарелку с зеленой диетической дрянью и круглый бокал и потянулась к тарелке, стоящей перед Саньком, но он жестом остановил ее и попросил повторить.

— Ферро Александрович. Не ожидал вас увидеть, чес-слово, не ожидал. Как все-таки тесен мир. Уже и Земли-то в иллюминаторе не видно, а встретились… Пес знает где, на краю вселенной, в каком-то занюханном баре…

Без формы и уставного выражения на лице Санек выглядел на тридцать с крошечным хвостиком, но почему-то мне совершенно не хотелось называть его по имени. Возможно, потому, что я был совершенно уверен — Александром он никогда не был. А Саньком нарекла его не мама, а усатый краснолицый дядя с живописным каскадом подбородков, стекающих на увешанную наградами грудь, и такими погонами, от одного вида которых у простого смертного волосы любой длины должны были вставать по стойке «смирно». Саньку могло на деле оказаться как двадцать восемь, так и пятьдесят один, но сейчас он выглядел моим ровесником, был весел, доброжелателен, окружен друзьями и в неформальной обстановке распрощался наконец со своим прапорщицким лексиконом. Через пару минут я почувствовал к нему и его ребятам некоторое расположение и даже расслабился. В конце концов, вместо того, чтобы получить по моим распрекрасным мордасам, я разжился неплохой компанией, в которой можно было без особенных проблем пропустить стаканчик-другой, а то и третий. Если уж моей возлюбленной возжаждалось разжиться умопомрачительными грианскими шмотками, а подругам необходимы сутки на то, чтобы свыкнуться с мыслью, что у меня теперь есть эта самая возлюбленная, то я могу себе позволить немного отдохнуть.

— Носферату Александрович, вы, если не секрет, тут по служебным или по личным? — Санек поднял белесые брови и жизнерадостно улыбнулся.

— На заслуженном отдыхе, — в тон ему ответил я, — почиваю на лаврах нашего с вами дела.

— Ну вот и я вроде того… Вывез парней, так сказать, на картошку. Матери второй год обещаюсь внешний аквариум установить, вот и договорились, — отозвался Санек, и мне почему-то показалось, что на мгновение выражение его глаз немного не соответствовало веселому и открытому лицу. Но я всегда придерживался закона: садишься с человеком за чарку — выпивай до дна с верой, что вино не отравлено. А не веришь — не садись. Санек и его команда вели себя как друзья, а значит, следовало засунуть свою журналистскую подозрительность поглубже в бессознательное и просто наслаждаться хорошей компанией. Это был тот случай, когда проявлять излишнюю бдительность не только неприлично, но и не особенно нужно мне самому.