Носферату

— Ты еще здесь, Ферро? — удивилась она. — Ах да, эти твари явились, как только ты вышел. Извини, пришлось заблокировать все. Пусть посидят под дверью, самое песье место. Хотя… может, уже достаточно разозлились. Давай откроем, а?

— Как считаешь нужным, — заметил я, — но меня уже ждет комиссар на квартире Греты. Кстати, ты не знаешь, как звали ее парня? Она говорила, что у нее есть кто-то…

Я не успел закончить фразу. Машка разразилась таким потоком брани, что Альварес пару раз нервно сморгнула, но быстро обрела самообладание, убавила громкость почти до минимума и вернула звук ровно в тот момент, когда из динамиков донеслось «вонючий прихвостень Эндрю Эверс».

— Я сотню раз говорила Грете, чтобы она не путалась с этим пачкуном, — продолжила Марь, но тише. В ее голосе звучала уже не ярость, а боль, которую она не могла скрыть. Во всяком случае, от меня.

— А что не так с пачкуном Эверсом? — поинтересовался я.

— Мне проводить господина Шатова, — перебила меня церберша Альварес, заслоняя кусок экрана своей самой широкой и работящей частью.

— Оставьте, Саша. Носферату Александровичу можно доверять тайны — он не подведет и обязательно их разболтает. — Машка усмехнулась. — Поэтому с ним очень полезно делиться своей версией тайны, а то он ринется искать и найдет того, кто поделится своей, не такой правильной, как наша. Так, Фе?

Я обиделся. Машка могла сколько угодно подтрунивать надо мной наедине, но вот так, при подчиненных, выкаблучиваться я ей позволить не мог.

— Извините, госпожа Иванова, — сказал я со всей холодностью и ироничной надменностью, что сумел наскрести по сусекам своей души, — я хотел бы знать о причинах вашей неприязни к господину Эверсу. Если у него были серьезные отношения с Гретхен, он автоматически переходит в разряд подозреваемых. Так что перестань дурить, Машка, и скажи прямо — мог этот Эверс убить Грету?

— Он мог убить не только Гретхен — весь Чигги, всю корпорацию, — отозвалась она. — Эверс — один из этих… в костюмах. Он и его дружки ищут у меня в подвале бомбу. Они уже перекопали всю доступную документацию, проверили и перепроверили все. Ничего не нашли и теперь проверяют снова. И видимо, будут искать, пока не найдут. Энди Эверсу повезло — он смазливый земной ублюдок. Грета повелась на его синие глазки, а он только и ждал момента, чтобы залезть к ней… в компьютер.

Смущенная такой откровенностью хозяйки Альварес потупилась, снова убавила звук и отошла на пару шагов, все еще бдительно наблюдая за мной, но изо всех сил делая вид, что не слышит ни слова из того, что говорит Марь.

— Маш, я сейчас к тебе вернусь, и расскажешь все толком, — решил я, понимая, что о таком деле не стоит говорить из холла через селектор. — Почему ты мне сразу не сказала об этом… Эверсе?

— Ну уж нет, Шатов, изыди, — резко оборвала меня Машка. — Ко мне сейчас набегут эти злые тараканы, которых я в лабораторию не пустила. Не хватало еще, чтобы они увидели угрозу и в тебе. Ты мне, Фе, еще дорог как память. Поэтому уматывай. Я позвоню, как тучи разойдутся. Тряхни эту гниду Эндрю. Может, теперь, когда Греты нет в живых, он сознается, что залез к ней в постель только затем, чтобы забраться в голову и компьютер. Такой изобретатель, как Грета, — один на галактику. Был. Больше не будет.

Селектор щелкнул, на экране вместо лица Машки вспыхнул кукишевидный лотос «Нако», но тотчас снова ожил мой ком.

— Ферро, — прошептала с отчаянием Марь мне в ухо, — найди того, кто ее убил. Пожалуйста. Потому что если не ты…

Ее голос сорвался. Коммуникатор зашелся гудками. Перезванивать я не стал. Послышались едва уловимые щелчки под потолком и у самого пола: Марь разблокировала двери. Я бросился по лестнице вниз, к лифтам, на ходу набирая Анну. Навстречу мне поднимались, сдержанно и сердито переговариваясь, около дюжины мужчин в костюмах разной степени серости.

* * *

Когда я приехал, Анна и Ситтон, решив не тратить времени на ожидание, заканчивали осмотр. Я окинул взглядом привычную обстановку умной квартиры Гретхен. Полутьма раздражала и тревожила. Грета всегда любила свет, и Сэл — система ее умной квартиры — всегда держала лампы включенными даже днем, если кто-то находился дома.

— Сэлли, свет, — потребовал я, переступая порог.

Раньше, когда все еще было хорошо, она тотчас ответила бы мне яркой вспышкой светодиодов по периметру потолка и на стенах, люстры, больших хрустальных бра в нишах над креслами. А если свет по той или иной причине включить невозможно — прошептала бы из скрытых динамиков голосом Дины Ив, любимой радиоведущей Греты: «Извините, господин Шатов, посидим при свечах» или «Добрый вечер, господин Шатов, объявлен режим полярной ночи». Мы с Гретой вдвоем выдумывали все эти фразочки, когда я — почти не трезвея — жил у Гретхен после свадьбы Юла и Хлои. Тогда мы валялись в постели и развлекались, перепрограммируя Сэлли.

Сейчас Сэл молчала.