Носферату

— Так — могу выйти, — ответил он через пару секунд, — принять любую форму. Но тогда не смогу говорить. Собака понимает вас, я нет. Я использую ее мозг как переводчик и транслятор. Хорошая собака. Много помнит, я могу выбрать. Когда компьютер закончит обработку, смогу общаться сам. Копирование памяти собаки — 4 процента.

Наступил мой черед с уважением посмотреть на Экзи. Паршивец прикидывался лопоухим дурачком. А оказалось, в его памяти можно раскопать такие словечки, как «полиморфный» и «транслятор». Я пообещал себе, как только мне его вернут после следствия, тратить пару часов в неделю на чтение кудрявому обормоту толковых словарей. Никогда не знаешь, кому из нас в следующий раз пригодится большой словарный запас.

— Отлично, — проговорил Санек. — Сколько времени вам нужно на копирование?

Риета не отвечал около минуты — компьютер искал в памяти собаки обозначения временных отрезков и выполнял пересчет.

— Один час восемнадцать минут сорок четыре секунды, — наконец подытожил Урос. — Для ускорения работы и минимальной зарядки батарей необходим повторный контакт.

Голова Экзи повернулась в сторону валяющихся на полу проводов от фена. Инопланетный собачий захватчик намекал, что Экзи не помешало бы еще двести двадцать вольт, и пару дней назад я бы с ним согласился. Но сейчас дядин любимчик был единственным реальным козырем в моих руках.

Санек набрал номер на мобильном и запросил опергруппу для транспортировки нового свидетеля «куда следует», потребовал подготовить генераторы электромагнитного поля и какой-то «переводчик Касаткина».

Мы с Анной немедленно сделали стойку. Можно было не сомневаться: стоит Саньку забрать Уроса, мы не получим ни единой крупицы информации.

— Извините, но это мой пес, — встрял я. — Точнее, моего дяди. Вы не можете его забрать.

Лица Анны и Санька приняли какое-то сходное, скептически-насмешливое выражение, так что я понял — заберут.

— Я настаиваю на своем присутствии на допросе, хотя бы пока наш свидетель гостит в моей собаке, — не сдавался я. — Я представитель Экзи.

— Он всего лишь пес, — отозвался мой новый шеф. И тотчас одернул себя, бросив на Экзи быстрый взгляд. — Господин Урос, вы гуманоид? — спросил Санек и тотчас поправил себя: — Вы были гуманоидом… при жизни? То есть когда были органическим, в общем, не в компьютере.

Я понял, что если буду с этого момента сидеть тихо и не отсвечивать, то смогу услышать много интересного, поэтому подавил желание подсказать разведчику правильную формулировку вопроса.

— Теперь это не важно. — Гость помолчал. — Больше нет. Вернуться нельзя. Но ваша логика — близко. Я понимаю. Его.

Все еще торчащая изо рта собаки ниточка полиморфной оболочки указкой ткнулась в мою сторону. Не скрою, это было приятно — видимо, я здорово насобачился за время работы в разнокалиберных журналах общаться с настолько разными существами, что теперь вполне мог стать переводчиком для инопланетянина, подключившегося к нервной системе пса.

Я открыл рот, чтобы перехватить нить разговора, но Санек глянул на меня так, что мои челюсти схлопнулись сами собой.

— Консул Раранна был вашим хозяином? — От этой фразы Санька Анна поморщилась, а меня охватили стыд и досада на моего нечаянного начальника. Даже по этим рубленым, выуженным из собачьей головы фразам становилось ясно, что Риета Урос — кем бы он ни был — существо более разумное, чем все нынешние консулы Саломары.

— Нет, — вспыхнул тотчас ответ в наших головах. — Нет. Смешно. Смеюсь. Нет. Я был его хозяином. Хозяином прадеда его прадеда. Давно. До эпидемии. Раранна — он… Там, дома. Он собака, кошка. Домашнее существо. Животное. Друг.

— Как же тогда так получилось, что эти друзья живут в ваших городах, а вы заключены в горы саломарского компьютерного гравия? — не выдержал я. Санек послал мне испепеляющий взгляд, но не остановил Уроса, когда тот начал отвечать.

Вздумай я передать его рассказ дословно, мне пришлось бы исчеркать ведь блокнот Анны и еще пару таких же, причем большую часть составили бы фразы «Поиск», «Нет слова» и «Пес не знает». Но Анна, Санек и я слушали его затаив дыхание. Почуяв, что дело пахнет утечкой секретной информации, Санек попытался заставить меня выйти из собственной кухни. Но не тут-то было. Я уже увяз в этом деле по самые уши, знал и так слишком много для среднего обывателя и тем более для журналиста и просто умирал от любопытства, поэтому пообещал молчать всю оставшуюся жизнь, подписать любые бумаги, не открывать рта без разрешения Санька, даже когда нахожусь один дома. Анна участливо напомнила, что я являюсь — в отсутствие дяди Брути — представителем Экзи, который оказывает огромную помощь следствию, гостеприимно предоставив тело саломарскому гостю. Видимо, Санек решил, что хуже не будет, а мои игриво закрученные журналистские извилины могут пригодиться, и разрешил гостю продолжать.