Носферату

22
18
20
22
24
26
28
30

И она картинно отбросила косу за плечо.

Но я уже не смотрел в ее сторону. Косы-щупальца стояли у меня перед глазами. Я понял, как доказать одну из своих гипотез. Другую, не менее фантастическую, я собирался подтвердить или опровергнуть прямо сейчас.

Я включил все свое очарование, и толстокосая регистраторша наконец сказала мне, что Гокхэ спит в своей четвертой палате, после чего я с чистым сердцем отправился… под окна больницы. Отсчитал четвертое и осторожно заглянул внутрь.

Парень действительно спал. Возле него на стуле сидел знакомый доктор Айболит, неторопливо нашлепывавший что-то в ноутбуке, лежащем у него на коленях.

— Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит, — прошептал я, стараясь сосредоточиться. — Приходи к нему лечиться и корова…

Доктор оторвался от ноута и глянул на больного. Я присел, скрывшись под подоконником:

— …и волчица, и жучок, и червячок…

За рамой что-то зашуршало. Видимо, Айболит подошел к Мэё. Раздался слабый стон. Я на мгновение поднял голову над подоконником и увидел, как доктор нагибается к Гокхэ. Глаза мальчика были открыты, а губы едва заметно шевелились.

Судя по тому, как хмурился доктор Семчев, склоняясь к самому лицу пациента, Гокхэ бредил, и бред этот не очень нравился эскулапу. Мэё протянул над одеялом бледные руки, но Семчев сосредоточенно рассматривал зрачки больного.

— …и медведица… Тупая напыщенная медведица… — мрачно констатировал я, заметив на запястье Гокхэ плотную марлевую повязку. Вся эта толпа врачей умудрилась начисто забыть о главном — возможно, пластырь они сняли вовремя. Однако забыли предупредить медсестру, чтобы при перевязке она закрывала бинтом только рану на руке и оставляла видимой татуировку. Последняя старательная медсестричка для верности замотала левую руку Мэё от локтя до запястья. Из чего следовал простой вывод: врачи продолжали вытаскивать с того света мастера Суо. И, пожалуй, это было мне на руку.

Я медленно прополз под окном. Потом выпрямился и снова отправился, на этот раз почти бегом, в регистратуру.

К дяде Бруте меня пропустили без особенных проблем.

— Дядь Бруть, — прошептал я ему на ухо в ответ на его приветствие, — у тебя телефон работает?

— Естественно, — ответил он, недоуменно поднимая брови.

— Ровно через восемь минут ты позвонишь в регистратуру и попросишь к телефону доктора Семчева из четвертой палаты. Держи его на телефоне, сколько сможешь. А как сорвется — тут же звони мне.

— Зачем? — насторожился дядя.

— Надо! — веско ответил я. — Кстати, как ты себя чувствуешь? Хорошо? Вот и славно. Больше кури…

И выскочил за дверь. Я где-то слышал, что лучше всего запоминается последняя фраза.

* * *

Дядя Брутя, к моему облегчению, выполнил задание в точности. Я уже караулил у дверей палаты, когда медсестра позвала Айболита к телефону. Еще через минуту я стоял у постели больного, точнее, полулежал на ней, придавив к одеялу тонкую руку полоумного юного гения, в которой были зажаты ножницы, что оставила на столике медсестричка, так усердно перебинтовавшая раненого живописца.

— Убирайтесь, — жестко сказал мне Мастер. В желтых глазах пылал такой огонь, что мне стало несколько не по себе.