Носферату

Пока мы рассаживались за столом, Санек подписал бумаги на освобождение Муравьева, а приятная молодая дама в таком же костюме и перчатках, как у Анны Моисеевны, привела госпожу Муравьеву.

— Скажите, Ирина Алексеевна, — обратилась к ней Анна, игнорируя Насяева. — Что в этих футлярах?

— В этом — два этюда Гарра из коллекции профессора. — Муравьева дотронулась дрожащей рукой до большого плоского чемодана. — А здесь, — она всхлипнула и с укором посмотрела на Насяева, — гобелены из коллекции академика Штоффе.

— Это так, Павел Александрович?

— Нет, — заявил тот уверенно. — В одном футляре действительно находится мой Гарр, а в другом — пусто. Я не брал гобеленов Штоффе.

Анна открыла футляр. Я не видел, что в нем, но знал, что гобелены там. Гобелены, созданные Мэё. Зато я прекрасно видел, как изменилось лицо профессора. Он до последнего мгновения был уверен, что в чемодане полиморфы, которые по его приказу, данному еще в музее, давно превратились в тонкую сеть черных нитей под подкладкой футляра.

— Брали, профессор, — проговорила следователь Берг, и в ее голосе зазвенела сталь. — Только это не гобелены из коллекции Отто Юльевича. Те семь шедевров погибли в огне.

— Гобелены все-таки сгорели?! — Ирина Алексеевна вскочила со своего места, не веря своим ушам. — Я же сама держала в руках те, что были спасены из огня! Вы не уберегли их?! Все семь риммианских гобеленов утрачены?! Вы хоть понимаете, что это значит для искусства, для мировой истории культуры?! Они же неповторимы! Они бесценны!

И мадам Муравьева обессиленно рухнула на стул.

— Успокойтесь, уважаемая Ирина Алексеевна. Вот ваши драгоценные гобелены, — сказала Анна, а Санек жестом пригласил ее открыть второй футляр. Ирина Алексеевна Муравьева бросилась к нему, но в футляре оказались только этюды Гарра. Анна Моисеевна взяла со стола нож для бумаг и вспорола бархатную подкладку. Муравьева восторженно вскрикнула и принялась осторожно вынимать оттуда семь гобеленов великого мастера.

— Вы, как эксперт, подтверждаете, что перед нами действительно гобелены Суо? — спросил Санек.

— Безусловно, — едва сдерживая слезы радости и прижимая к груди шедевры, ответила Муравьева. — Их невозможно подделать, это же риммианские гобелены! А рисунок этих семи мне известен до мельчайших деталей.

— Ирина Алексеевна, — Санек осторожно взял даму за руку, — сейчас нам понадобится ваша помощь в небольшом следственном эксперименте. Для этого выберите наиболее изученный вами гобелен и на несколько секунд встаньте лицом к стене.

— Это же унизительно. Что за детские игры? — попытался возмутиться адвокат Насяева, но Анна неслышно встала за его стулом и положила руку на рукав пиджака. Молодой человек замолчал и засопел обиженно и шумно.

В этот момент за дверью допросной раздались голоса, топот и возня. После чего дверь отворилась, за ней показался растрепанный опер, который тотчас отлетел в сторону, и на его месте выросла мощная фигура профессора Муравьева.

— Что здесь происходит? По какому праву вы задержали мою жену? Ира, с кем остались девочки? — прогремел он. — Я требую, чтобы мне разрешили присутствовать при допросе супруги!

— С ними моя мама, — стала оправдываться перед мужем Муравьева.

Санек поднялся и вышел за дверь. Там чьи-то взволнованные голоса начали объяснять ему, что профессор заметил сумочку жены в кабинете следователя, когда его — со всеми положенными извинениями — освободили и предложили поехать домой. Где находится допросная, он уже знал, так что остановить его без кровопролития не удалось.

Санек ничего не говорил, только выслушал этот лепет, закрыл двери и запер их.

— Присоединяйтесь, Валерий Петрович, — проговорил он спокойно. — Ваша жена согласилась оказать помощь следствию, за что мы ей очень благодарны. Ну что, Ирина Алексеевна, вы готовы продолжить следственный эксперимент?