Миранда не закончила, собрала изуродованное лицо в горестную гримасу, поглядела на Косолапова. Почти в каждой голове возникла щедро нарисованная диверсанткой картинка: могучая вихревая воронка носится по планете, разрушает, всасывает и выплевывает изжеванные в щепу деревья, скрученные в спираль автомобили и мосты, дома без крыш и стекол летают как картонные коробки…
Жуть! Миранда достигла цели — все прониклись.
— А если я с Сенькой поговорю? — предложил отец «торнадо». — Типа, попрошу его не форсировать обучение, пусть все идет как бы н а т у р а л ь н о, само собой.
— Смеешься? — хмыкнула Миранда. — Натурально?.. Такую силу подспудно не удержишь! Да и… поздно, Коля. Поздно. Я говорила с твоим сыном, он рассказал, что у дома Морозова как будто некий ключик повернулся у него в голове. Опасность подстегнула способности Арсения, они уже — р а с к р ы т ы, выпущены. Могу сказать, что и Платон навряд ли подозревает, какую силу разбудил.
— А департамент? — глухо произнес Косолапов. — Что сделает с Сенькой департамент, если он к ним попадет?
Миранда горестно поглядела встревоженного отца.
— Не знаю, Коля. Арсений сверхугроза популяции. Нам остается лишь одно — воспитывать из мальчика, которому в жизни лихо пришлось, хорошего человека.
От дома до владений лесника Пахомовича чуть менее пяти километров. Дорога одна единственная, которую Завянь и Косолапов не завалили поваленными деревьями, отсекая себя от внешнего мира. Василий Пахомович — свой в доску. Когда шесть лет назад лесник впервые появился в заброшенной деревне у реки, Миранда с Васей п о р а б о т а л а. Внушила леснику, что на его земле появились обычные дауншифтеры — городские чудаки, решившие пожить на лоне без загазованности и пестицидов. Что жить оригиналы хотят в уединении. Что доносить на них начальству и всяческим опекам — грех. Пусть люди растят детей на вольном воздухе, вреда от них не будет, а только польза и прибыток.
За шесть прошедших лет лесник Пахомович, пожалуй, сдружился с городскими образованными сумасбродами. Изредка наведывался в гости покалякать по соседски, делился новостями, о шатунах и расплодившихся волках предупреждал. Зоя, когда-то категорически отказавшаяся обзаводиться скотиной («А если нам убегать придется?! коровы-куры с голоду подохнут, я ж их бедненьких потом всю жизнь во снах видеть буду!»), регулярно посылала мужчин или мальчишек за молоком и яйцами к хозяйственному леснику. На деньги, что чудаки за съестное платили, Пахомович успел сына в лесохозяйственной академии выучить.
В общем, годы пролетели при обоюдной симпатии и пользе. Жена Пахомовича — Клавдия Ивановна встречала приехавших за молоком парней, как родственников. И по обычаю, помимо купленных продуктов, добавила и угощение — два больших ломтя медовых сот.
Пока Иван и Сеня жевали соты, запивали молоком привезенный с собой хлеб, лесничиха, собрав на круглом добродушном лице суровые морщинки, рассказывала:
— Поговаривают, в верховьях золотоносную жилу нашли. Так вы поосторожней. С оглядкой поезжайте. А то…, недавно четверо тут крутились. С винтарями.
— Шалят? — напрягся Ваня.
— Не без того, — кивнула Клавдия Ивановна. — Пошаливают. Браконьерничают. У вас девочки живут, так что скажите мужикам — в лес по ягоды их одних отпускать нельзя.
— Спасибо, тетя Клава, — торопливо допивая молоко, пробормотал Иван и покосился на Арсения.
Сеня подумал. (А на самом деле широко раскинул телепатическую сеть.) И тихонько покачал головой, мол, ничего опасного не уловил.
Юноши быстро ополоснули липкие от меда рты и руки. Попрощались с лесничихой и ее младшим сыном. Вскочили на квадроциклы и помчались обратно.
Скрывшись за деревьями от дома лесника, остановились: Иван позвонил на спутниковый телефон Ирме-Миранде, предупредил о возможных посетителях, сказал, что постараются добраться побыстрее. О том же сообщил и Тонечке, сидящей в «засаде».
Юноши наддали ходу. Тревожное известие подстегивало в спины.
За шесть прошедших лет беглецы трижды сталкивались с лихими браконьерами, один раз к берегу причалила лодка с перепившим спирта туристическим молодняком. Однажды ночью Буря-Жюли подняла тревогу, почуяв, что вокруг дома, между полуразрушенных строений мертвой деревни ходят люди.