– Я отродье дьявола.
– Из-за этого?
Она подошла и так нежно прикоснулась к его перчатке, что он даже не вздрогнул.
– Не только из-за этого, – пробурчал он. – Есть и другие причины. Например, я могу дышать под водой. Люди так не могут.
– Что с того? А я видела на ярмарке, как человек глотал змею! Представляешь? Змею тоже не всякий проглотит. Наверное, у тебя какие-то особые способности. Дьявол тут ни при чем.
Дальше питать ее иллюзии он уже не мог.
– Нест, однажды я чуть не сжег церковь, – сказал он и с мрачным удовольствием пронаблюдал, как она меняется в лице.
Пожалуй, это был его самый скверный поступок. Пожалуй, именно этого и следовало ожидать от дьявольского отродья. Но тетка и отец тогда испугались. По-настоящему испугались. Тетка больше не принимала Ронана у себя в гостях (на радость племяннику), а отец, конечно, избил его до полусмерти, но… Что-то изменилось в их отношениях. С той ночи отец смотрел на Ронана не только с пренебрежением и неизменной подозрительностью (что ты еще натворил, гадкий мальчишка?), а с некоторой долей страха (кто ты, что ты?). И теперь Ронан, пожалуй, мог бы ему ответить… Если бы только мог сформулировать ответ.
А церковь поджечь следовало. Жалко только, что она не сгорела дотла, до головешек. Гнусное место, где Ронан задыхался от тоски и ужаса, а матушку так мучили… Кроткую, безответную матушку.
В этой церкви, как и в других церквушках по всему Айрширу, имелся особый стул. Позорный. В стену у входа была вбита еще и цепь с железным ошейником, к которому в былые времена за час до утренней службы приковывали нарушителя спокойствия, но за несколько веков бездействия ошейник успел проржаветь. Зато стулом время от времени пользовались. На него сажали или даже ставили тех, кто согрешил и заслужил всеобщее осуждение. Стул располагался у кафедры, так что грешник находился лицом ко всей пастве, и вся эта толпа надменных петухов и туповатых клуш, сгрудившихся на скамьях, как на насестах, могла с осуждением на него смотреть, а пастору было особенно удобно обличать грешника.
Или грешницу.
Матушку сажали на стул четырежды. И всякий раз – по настоянию отца.
Нет, не отца. Мистера Ханта.
Хант никогда не объяснял, за что он наказывает жену. Он считался почтенным и безупречным членом общины, и сомнений в его словах ни у кого не рождалось. Желает наказать, значит, согрешила. Да еще как-нибудь гадко. Против такого-то добродетельного человека…
Матушка сидела на позорном стуле и смотрела перед собой своим обычным, отрешенным и нежным взглядом, и, кажется, ей было совершенно все равно, что столько взоров пронзают ее, как клинки, что в ее адрес произносятся слова осуждения.
Но Ронан, сидевший рядом с отцом и теткой, задыхался от бессильного гнева и от нестерпимого, до боли, почти до головокружения, зуда под перчатками. Всякий раз, когда от волнения у него выступала испарина, руки начинали невыносимо чесаться, но он стискивал зубы и терпел. Однажды тетушка Джин, заметив, как он ерзает, шепотом предложила ему тоже присесть на стул и попросить прощения за грех своего рождения. Может, тогда Господь омоет его руки живительной водой и сотрет с них дьявольскую отметину, сделает его похожим на других детей. Но Ронан не стал ничего просить, лишь возненавидел их всех еще сильнее. Отца и тетку, священника и паству, само здание церкви и особенно этот проклятый стул…
Ронану было одиннадцать лет, когда он принял решение его сжечь. Если получится, то и церковь. Но для начала стул.
Он украл масло, которым заправляли лампы. И щепу. И две спички вместо огнива – ему понравилось, что новомодные спички называют «люциферами».
Он пробрался в церковь ночью, полил стул маслом, разложил под ним костерок, очень старательно чиркнул спичкой об пол – и она сразу вспыхнула. И огонек занялся так весело…
Ронан вообще-то ожидал, что Бог его покарает. Пошлет молнию, рой саранчи или что-нибудь в этом роде. Но ему было все равно: он готов был навлечь на себя кару Божью, лишь бы не видеть больше никогда, как они мучают матушку…
ebooksa