Ни одной душе, ни живой, ни мертвой. Даже Ронану не расскажет.
– Почему ты прокралась сюда, не позвав меня? Что-то случилось?
Оранжерея. Цветы. Много цветов. И Агнесс сказала первое, что пришло в голову:
– Я пришла попросить у вас цветы, чтобы украсить церковь ко дню Иоанна Крестителя.
– Что?
– Хочу, чтобы алтарь утопал в цветах.
– Мистер Линден дал тебе это поручение?
– Нет, я сама решила, что так будет красивее. Цветы, они же… весьма приятны. В такой обстановке прихожанам легче будет славить Господа, – брякнула Агнесс, уже не зная, что бы такое соврать. Беседа с бароном истощила ее воображение.
«Спасибо, мистер Линден. Лгать, играть в игры и цитировать Библию – всему этому я научилась от вас, – мстительно подумала Агнесс. – И еще изгонять призраков не добром, а насилием. Вот за это действительно спасибо».
– Кто бы мог подумать, что тебя настолько заботят приходские дела. Неужели тебе больше нечем заняться?
– Отчего же, есть, но они мне совсем не в тягость. Переписывать проповеди мне даже нравится. И наалтарный покров неплохо получается…
– Не в тягость? Я правильно поняла, что ты хлопочешь в церкви без принуждения?
– Просто хочу отплатить мистеру Линдену за его благодеяния.
– Неужели? И какие же еще за ним водятся благодеяния, если за них ты расплачиваешься столь тяжким и безрадостным трудом?
– Он купил мне платье.
– Наверное, оно бесформенное и перелицованное раз десять, а на подоле виднеется штамп работного дома? Рубище, чтобы смирять твою плоть?
– Сначала он и правда пытался смирить мою плоть, но потом купил мне шелковый наряд, очень красивый. Наверное, мою плоть трудно смирить. Я неисправима.
– Или просто не нуждаешься в исправлении, – сказала миледи с непонятной печалью. – Это все? Или есть другой повод для благодарности?
– Он возит меня в церковь в карете. Но это вообще-то в порядке вещей, раз я уже выезжаю…
– Ты выезжаешь?