Страшный дар,

До чего же безобразны покрасневшие глаза и опухший нос! И особенно дрожащие губы, с которых не слетает ни словечка. А ведь совсем иначе она представляла себе их встречу. Настоящей Эринией, прекрасной и одержимой местью, – вот кем она должна была предстать перед ним. А когда барон, прельстившись ее порочностью, подошел бы поближе, она приказала бы ему: «Изыди, дух!» Или хотя бы: «Оставьте Лавинию в покое!» Или просто закричала бы и, отломив пальмовую ветвь, замахала на него – вдруг сгодится в качестве плети?

Теперь же она только и могла, что переминаться с ноги на ногу и молчать. Великая экзорцистка, ничего не скажешь. Гроза иных миров.

Но самым удивительным было то, что, несмотря на свой преглупый вид, Агнесс сумела возжечь в бароне Мелфорде интерес. Дух не спешил исчезать.

– Отчего же ты плачешь, моя маленькая Кассандра? – спросил барон.

Он растягивал слова с той самой манерностью, присущей аристократам, когда «р» звучит почти как «в».

Выдумать хоть сколько-нибудь подходящую ложь Агнесс не успела и посему рассудила, что честность – лучшая политика.

– Мой друг не хочет говорить мне, что такое блудодейство. А больше спросить мне не у кого.

Призрака ее ответ впечатлил.

– Тяга к познанию в столь юном возрасте, безусловно, заслуживает похвалы. У тебя уже есть дружок? Вы с ним часто играете?

– Мы вообще не играем, – сказала Агнесс, потому как Ронан особой игривостью не отличался. – Ему неинтересны карты, хотя я предлагала принести.

Барон Мелфорд хохотнул отрывисто.

– А чем он интересуется? Он уже делал тебе приятно?

– Да, мне с ним очень хорошо.

– А может быть еще лучше.

– Правда?

– Разве я похож на лжеца?

Призрак пожирал ее глазами, медленно, с наслаждением, уделяя внимание каждой ее слезинке и каждому судорожному вздоху, следовавшему за слезами, как гром за молнией. Она никому не посмела бы рассказать, что кто-то смотрел на нее так, а если бы он вздумал прикоснуться к ней как-то по-особенному… она бы и подавно никому не рассказала. Слишком стыдно.

Она пятилась от него, пока не уперлась в колючий ствол пальмы, и уже готова была сломя голову бежать из оранжереи, как вдруг поняла, что все, в сущности, идет по плану. Просто план оказался не столь героическим, как она рассчитывала.

Но робость – это тоже оружие, это меч, чтобы поразить барона. У меча нет рукояти, только лезвие, за которое она его держала, и чем дольше держала, тем больнее становилось. Но так даже лучше. Иначе трудно будет притворяться. Агнесс почувствовала, как ярость, ослепительная, палящая ярость, выжигает из груди весь страх, и с трудом уже сохраняла испуганное выражение лица.

– Вы оба могли бы получить удовольствие… если бы я рассказал тебе как.