Страшный дар,

– Селяне считают, что зеленый цвет носят они. Если надеть на свадьбу зеленое платье, они прогневаются и придут за тобой.

– Кто – они?

– Ну, они. – Милли раздраженно пожала плечами, словно «они» было именем собственным. – Добрые соседи.

– Чьи соседи?

– Наши. Добрые соседи или дворяне. А Фэнси говорит, что в Уэльсе их называют «благословение для своей матери».

– Да кого же это – их? – взмолилась Агнесс, но Милли вдруг остановилась и замолчала. На лбу ее жирно заблестела капелька пота, и Милли стерла ее пальцем, оставив на коже грязно-пурпурный подтек, словно синяк.

– Знаешь что, Агнесс? Ты иди вперед, я тебя нагоню, – сглотнув, сказала она. – У меня, кажется, завязка на чулках развязалась. Я за куст зайду, а ты иди.

– Но потом ты мне расскажешь…

– Да, конечно, все расскажу, только ты иди сейчас, пожалуйста.

Деликатно кивнув, Агнесс прибавила шаг и, пока Милли шелестела в кустах боярышника, вполголоса затянула одну из баллад миссис Крэгмор. Все мысли вертелись вокруг загадочных «соседей». Что еще за «они»? Уже не в первый раз она слышит это местоимение, казалось бы, совершенно безобидное, но произносимое смущенно и с оглядкой. Что с ним не так? Знала она и другое слово, вызывавшее похожий эффект. Блудодейство. До сегодняшней ночи она не понимала, что оно значит, но сегодня, кажется, поняла. Когда поцеловала Ронана.

Чувство настолько прекрасное и пронзительное не может не быть грехом. Это как сумма всех земных удовольствий, помноженная на десять.

Быть может, «они» пробуждают в душе такие чувства, а потом уводят за собой…

– Милли! – встрепенулась Агнесс, поворачивая назад. – Ты слышала про Третью дорогу?

Агнесс подошла поближе, стараясь погромче топать и шуршать юбками, дабы предупредить ее о своем приближении – подвязывание чулка дело интимное, не хотелось бы застигнуть ее врасплох. Милли все не отзывалась. Но как только Агнесс прислушалась, то почувствовала, как волосы становятся дыбом, больно натягивая пучок на затылке.

– Милли?

Звуки были такими, как будто кто-то пытается плакать, пока его душат.

Их источником была Милли.

Отодвинув колючие ветви, Агнесс увидела подругу – и отшатнулась. Милли стояла на коленях, согнув в локте левую руку и цепляясь за траву скрюченными пальцами, правой рукой зажимая рот в безуспешной попытке сдержать рвоту, но сквозь пальцы стекала белесая жижа. Капор ее сбился набок, рот был сизым от чернил и «любви, что кровью истечет».

– Что с тобой? Ты чем-то отравилась?

Милли смотрела на нее мутным, тоскливым и таким знакомым взглядом. Только что не рычала.