Волки и медведи

22
18
20
22
24
26
28
30

– Зачем кажный, – солидно вступил раненый. – Не война, чай, кажный-то день гореть.

– Гореть всегда есть чему, – ободрил Молодой.

– Сахарок этта лютует, – почти радостно сказал облезлый. – Погоды ему не по вкусу. Уж да, кому сладко снег за шиворот. Счас ушодши аспид, проживём до лета. Летом вернётся.

– Что за Сахарок?

– Бродит тута разбойничек. В чём душа держится, а пойдёт лютовать – куда там. Так глянешь – соплёй перешибсти, а попадёшься – себя не вспомнишь.

– Ты, старинушко, что-то заговариваешься, – сказал Фиговидец от себя, не дожидаясь реплики Молодого. – Как это может быть, что вы всей деревней терпите одного тщедушного аспида?

– Вам, барям, всяко виднее, – согласился облезлый.

– Мы не баря! – сказал упорный Сергей Иванович. – Тьфу, не барины.

Мужики, ёжась, повертели свои шапчонки. Раненый поднял руку, словно прикидывая, не содрать ли с головы на всякий случай и повязку.

– Не нами заведено, – сказал он. – Всё отцы и прадеды.

– Отцы терпели да нам велели! – подхватил облезлый.

– Гуляет окаянный по земле, что с ним сделаешь? Земля разве купленная? Раз уж попущен аспид гулять, как ему земля места не даст?

– Покойничек в высотке ваш? – спросил Молодой.

– Где этта?

– Тама, – сказал Фиговидец, теряя терпение. При этом он не счёл нужным показывать на хорошо видную высотку пальцем. Вместо чего нахмурился и с растущим гневом сложил на груди руки.

– Ну, еже ль тама… Так то, видать, Чуня. – И раненый посмотрел на облезлого.

– Может, и Чуня, – согласился облезлый. – А кому тама быть? Чуню-то Сахарок увёл.

– И вы отдали?

– Как же не отдашь? Аспиду-то попущенному?

– Вот и разобрались, – сказал Молодой Фиговидцу. – Ихний покойник, им и хоронить.