Изоморфы

— Но не раньше, чем заживет, — спохватилась Саша, отвлекаясь от его груди, проглядывающей в разрезе халата, и вспоминая о роли медсестры.

— Прекрати это, — прервал ее Тим, — все уже зажило.

— Но…

— Никаких «но», это моя жизнь и ты в ней — гость.

Последние его слова больно ранили, и Саша лишь опустила голову и закусила губу, исподлобья наблюдая, как он разливает чай по чашкам. Хотелось кричать «зачем ты так со мной? Неужели на самом деле я для тебя ничего не значу? Ты ведь отменил плату, и я осталась». Похоже, Тиму все это было глубоко безразлично, и то, что она приняла за искренность, было всего лишь еще одной его игрой.

— Думаю завтра поехать в город, — произнес он, разрывая пагубный круг ее мыслей. — Тебе чего-нибудь привезти?

— Одежды? — неуверенно попросила Саша, вспоминая о своих вещах, мирно лежащих в маленькой уютной квартирке. — Пару футболок? — Саша посмотрела на одну из футболок Тима, в которой сидела, — та доставала ей до середины бедра.

— Ясно, нижнее белье, носки, джинсы? — он оценивающе пробежался по ее фигуре, а Саше вновь захотелось провалиться сквозь пол.

— Хотя, знаешь, тебе не обязательно одеваться при мне.

Конечно, он не мог не сказать этой своей последней фразы, не насладиться напоследок ее унижением напополам со смущением, в этом был весь Тим.

— Не хочешь — не привози, — почти зло бросила она.

— Да, пожалуй, пара наручников тебе пригодилась бы больше, — задумчиво произнес он, проходя взглядом по ее телу, а затем по столу.

Это было уже слишком. Саша вскочила, с грохотом перевернув табуретку, и скрылась в комнате, а Тим, прищурившись, спокойно, маленькими глотками, пил чай и вспоминал, как взял ее впервые на этой кухне, дрожащее нагое тело, пальцы, вцепившиеся в стол.

Глава 24

Антуан пришел в себя где-то между ударами охранника и попытался защититься от него, как мог, но все же последние несколько подач вырвали из его горла несколько хриплых вскриков, а за стеной, в соседней камере, кто-то уже долго и безнадежно всхлипывал.

— Заткнись, — прошипел часовой, выходя из камеры. — Или ты тоже хочешь? — замок на двери загремел, затем раздалось несколько шагов, и он замер напротив камеры Летиции. Женщина замолчала, и охранник удовлетворенно направился на выход. Грохот еще одной двери, неясные голоса вдали — и они вновь остались наедине.

— Как ты? — Летиция одним движением подлетела к решетке и с силой вцепилась в нее.

— Жить буду, — глухо ответил Дюпре, ощупывая свои ребра, — мерт… Что случилось? Я как-то плохо помню.

— Мы разговаривали, наверное, нас услышали, — солгала Летиция. Она не могла и не хотела говорить ему о том, что в него вселился один из реберфов, и что теперь никто с точностью не скажет, сколько протянет его организм.

— Похоже, он мне здорово треснул по голове, — сознался француз, — ничего не помню.