— Сон, это был сон, — как заклинание повторила Саша. Образы из сна были еще слишком реальны, и эмоции, вытащившие на свет воспоминания, которые, казалось, вообще не должны были существовать. Она рано потеряла мать, вернее даже было сказать, что она ее совсем не знала — ту женщину, что выносила и родила изоморфа во плоти. Женщину, поглощенную Тинни, или все же захваченную им не до конца? Саша явственно различала любовь и нежность во взгляде матери, которые не могли принадлежать мужчине. Даже такому безумному, как ее отец.
— Что тебе снилось? — голос Тима вырвал ее из раздумий.
— Прошлое, — прошептала Саша, качая головой, — далекое прошлое, моя настоящая мать. Я полагала, что совсем не помню ее.
— Ты выросла в интернате? — спросил Тим.
— Нет, в приемной семье. Но я всегда знала правду.
— Тебя оставили?
— Нет, — поспешно отозвалась Саша, — мама умерла, почти сразу после моего рождения.
— Мне жаль, — Тим снова оказался рядом, и было так странно ощущать его молчаливую поддержку, впервые без насмешки или ненависти.
— Тебе? — не удержалась Саша от сомнения в голосе.
— Какой ты представляешь мою семью? — вдруг спросил он. И Саша впервые задумалась на эту тему: она не представляла ее вовсе, ей не приходило в голову заниматься подобным. Наверное, жестокой, бешеной, с ножами и кастетами в детских кроватках вместо погремушек. Что еще можно было предположить?
— Когда я был мелким, — глухо заговорил Тим, — к матери прибился очередной мужик. Поначалу у него даже были деньги, на выпивку и не только. Они часами пили в нашей квартире с его друзьями, а я сидел в кроватке. Знаешь, стандартная такая, с решеткой вместо стенок. Я мог орать, мог звать, мог обделаться, но им не было до меня дела. Тогда я понял, что могу рассчитывать только на себя.
Саша молча слушала, не смея прервать неожиданную откровенность Тимура.
— Потом был другой мужик, третий, десятый. Я рос, но практически ничего не менялось. Кроме того, что очередной сожитель стал давать по шее и ей, и мне. Тогда я понял, что все люди по природе своей — ублюдки. Просто одни ублюдки — трусливые, а другие — те, кто ими правит.
— И ты стал тем, кто правит.
— Нет, я стал самым редкостным из ублюдков, не скрывающим своей сути.
— Но есть же добрые люди, и храбрые…
— Не смеши, — резко оборвал ее Тим. — Я видел этих храбрых людей. Поставь их к стенке, приставь к голове дуло пистолета — и они наделают в штаны. Предложи добрым достаточно денег, и они сдадут тебя с потрохами. Доброта и храбрость — не более чем маски лицемерных ублюдков. Срывать их и показывать им самим их истинные лица — вот настоящая жизнь.
— Значит, это ты делаешь? — взволнованно проговорила Саша и чуть отползла от Тима. — Твоя любимая работа.
— Да, я люблю свою работу, — его голос вновь стал отстраненным и чужим.
— Мне жаль, — проговорила Саша, когда молчание затянулось.