Шагов сзади он не услышал. Просто перед ним возник папа. Не было его — и возник.
От неожиданности Тарантино заорал и напролом рванулся в кусты. Крик умер внутри. Листья и ветви не захлестали по лицу. Застрявшая плёнка не двинулась. Он стоял как стоял.
Папа освободил ручку малыша из оцепеневшего захвата. Кажется, два пальца при этом сломались. Два пальца Тарантино — но боли он не почувствовал. Папа же не обратил внимания. Движения его были быстры и точны — и всё равно оставались движениями спящего человека. Сомнамбулы. Лунатика. Хотя светило яркое полуденное солнце.
Тарантино казался статуей шагающего человека. Папа провёл мальчика за его спину. Слова звучали приказом:
— Иди домой. Не задерживайся и не сворачивай. До звонка дотянешься. Скажешь маме — я скоро приду.
Способность слышать Тарантино не покинула. Думать — тоже. Он не уходит. Он не уходит!!! Он…
Мальчик не спешил выполнить приказ.
— Плохой дяденька обещал подарить мне машинку! — Неприязненный взгляд на Тарантино. Фраза опять звучала по-взрослому.
Джип валялся поодаль, неизбежный производственный расход, руки занимать чревато…
— Домой.
Мальчик поднял, прижал к груди игрушку.
И ушёл не оглядываясь.
Тарантино не видел, что происходит за спиной. Но понял — мальчик ушёл. И понял ещё — всё кончено.
Тарантино боялся боли. Но он не думал о том, что сейчас его поволокут и отдадут грубым людям в серой форме, и ему будет больно, а кто-то, давно и тщетно пытающийся вычислить автора кровавых подпольных фильмов, обрадуется, и всплывёт тщательно замаскированная студия с аксессуарами и дебилом-садистом Корягой, и Тарантино швырнут в камеру, где будет ещё больнее, потому что соседям всё расскажут, так всегда делают, и будет совсем больно, всю оставшуюся жизнь будет очень больно, пока всё не кончится, и он будет молить, что бы всё кончилось скорей, молить, сам не зная, кого молит…
Тарантино боялся боли.
Но ничего такого он не думал.
Просто отчего-то знал — конец. End. Fine.
Дальше ничего не будет.
Кончится всё здесь.
И сейчас.
ebooksa