Царь Живых

Папа вытер губы.

Папа посмотрел вокруг. Далеко посмотрел — не глазами.

При всём несходстве сущностей чувствовал он себя как человек.

Как человек, давший зарок не пить и долго державшийся. А сейчас выпивший первую рюмку. То же самое ощущение лёгкости и облегчения от опостылевших пут, и лёгкое смущение, и некий самообман: ну, одна, ну и что, только сегодня — завтра снова завяжу; и глубокое, запихиваемое ещё глубже знание: что ничего он не завяжет, что впереди пропасть; но! — шальной кураж от предвкушения сладости, пьяняще-пугающей сладости свободного падения; и — подсознательное желание скорее сделать шаг к краю, к краю пропасти…

Именно так всё с папой и происходило…

К тому же то, что лежит сейчас у его ног, — не человек. И никогда не было человеком. Люди чуть по-другому устроены.

А ведь вокруг есть другие не-люди. И много…

— Коряга? — неожиданно говорит вслух папа, вспомнив что-то, выуженное из памяти мертвеца. Тогда ещё живого мертвеца… — Коряга… Мерзкое имя…

С этим мерзким именем на устах папа улыбается.

Улыбка страшная.

Он не должен убивать.

У него есть дом. У него есть жена. У него — и это главное — есть сын. Он не должен убивать людей. И он не будет. Людей — не будет.

Да! Всё так и было. Всё так и есть.

Бродят, бродят по земле не-люди…

И люди…

Вопрос в другом: в грани. В грани меж ними. Спорный вопрос.

Но одно бесспорно: пьяница всегда найдёт причину и повод выпить.

А убийца — убить.

Потом папа вспомнил, как его звали. Звали очень давно, и наречённое имя это было важнее и данного при рождении, и записанного в паспорте… Папу звали — Царь Мёртвых…

— Да-а-а… Хреновый у тебя видок… Надо срочно выправлять положение… Будь другом, достань из холодильника пару пива… Я сейчас закончу…