Роза и тамариск

Мне удалось его удивить.

— В смысле?

— У морфия есть весьма неприятные побочные эффекты.

— Ах вот что вы имели в виду. Полагаю… нормально. Если хоть какую-то часть моего существования можно так описать, — добавил он с досадой.

Я посмотрел на него поверх очков. Раздражительность была частым спутником боли. Эйзенхарт еще старался держаться, но усталость брала свое. При наших встречах его шутовская маска все чаще шла трещинами, открывая то, что он так стремился скрыть — лицо давно простившегося с жизнью человека.

— Я уберу из раны оставшийся гной и обновлю повязку.

— А это поможет?

Нет.

Но это все, что я мог для него сделать.

— Потерпите, возможно, будет неприятно, — предупредил я.

— Что, еще более неприятно? — в голосе детектива послышался плохо прикрытый сарказм. — А про меня в этой книге есть?

— Посмотрите раздел про Канареек, — после некоторых размышлений посоветовал я, доставая чистые бинты из ящика комода.

Эйзенхарт лениво зашелестел страницами.

— Там всего абзац. И сводится он к одному: они умирают.

— Элайза не любит вмешиваться в дела своих подопечных, — согласился я.

Пальцы Эйзенхарта сжались на подлокотнике, когда я начал обрабатывать укус.

— Вам будет легче, если вы на что-то отвлечетесь, — этот совет пришел из моего собственного опыта. — Например, расскажите: над каким делом вы сейчас работаете?

В своем обычном состоянии Эйзенхарт немедленно вывалил бы на меня пару историй, кучку разрозненных фактов и ворох гипотез, — постоянно сбиваясь с темы, перебивая себя и не давая мне ни одной попытки разобраться в его рассказе. Но сейчас даже работа не вызывала у него энтузиазма.

— Да так, — детектив чуть было не дернул по привычке плечом, — самоубийство. Молодая девушка наглоталась снотворного. Поговорю с ее семьей, наверняка выяснится, что несчастная любовь и все такое. Бездна мороки с бумагами и никакого расследования. Ничего особенного.

— Кроме того, что это самоубийство.