— Тот, в кого ты не верил, Тэтэ!
Дверь с грохотом распахнулась.
— Мне жаль, команданте, — проговорил нерешительный боливиец, вскинул карабин и почти в упор выстрелил в него несколько раз.
Смерть ослепила и отхлынула. Шива приоткрыл глаза, не в силах пошевелиться на полу. Огонь в груди, в боку слева, в шее, но освобождение всё не идет к мятежному пленнику, лишь утекает кровь из ран, а все мышцы сводит нестерпимой, адовой болью последней горячки, скрючивая руки, ноги, позвоночник… «Добейте!» — подумал он. А где-то там, в воспоминаниях, чередою мчались какие-то люди и события. Улыбающиеся женщины, молодые и не очень. Невезучий черный песик. Друг Миаль. Он сам, в зеркале, бреющийся, и на фотокарточке, смеющийся, с сигарой в зубах. Дети разного возраста, радостно догоняющие то его, когда он одного с ними роста, то друг друга, и рост у него теперь гораздо выше. Светловолосая и веселая Алейда. Бесстрашная оптимистка Таня. Мужчины, знакомые и незнакомые. Сотни людей. Друзья и враги. Сражения и минуты покоя. Чужие страны, красивые и не слишком. «Добейте!»
Снова шаги, чьи-то ботинки перед глазами, выстрел, темнота, рокот мотора, тишина…
Когда Шива снова обрел способность видеть, то понял, что теперь он один. Один, и не может сдвинуться с места, не может даже шевельнуть пальцем, моргнуть. Но все видит через чьи-то неподвижные глаза: мимо медленно проходят бедно одетые люди, зажимая лица платками и тряпками, кругом стоят военные. Что всё это значит?
Он попробовал дернуться и сесть. Ощущения тела не было, но не так, как это бывает у парализованных, — во время миссий Танцору доводилось присоединяться и к таким. Не было вообще никакого ощущения жизни в этом теле. Но он продолжал находиться внутри! Тут Шива всё понял и застыл от ужаса перед тем, что сейчас происходит, кто все эти зрители, почему он остался один и не может двинуться.
То и дело щелкали затворы фотокамер, трещало нелепое устройство для киносъемки, всхлипывали какие-то женщины, отворачивались мужчины, чувствуя осмысленный взгляд открытых следящих глаз мертвеца и недоумевая, как такое может быть.
Может, когда идет слияние времен! Это катастрофа. Они провалили миссию.
Силой воли Шива подавил в себе естественный для любого живого человека страх оказаться похороненным заживо узником мертвой плоти. Но все же есть еще время, пока он не спрятан от всего мира, пока Агни и сура еще могут отыскать его среди живущих!
Волна зевак схлынула. Он услышал разговор фотографа, который приставал к военным с расспросами, для чего они убили аргентинца. Тому что-то невнятно отвечали.
«Мозг тела, в котором я обитаю, давно умер, — раздумывал Шива. — Тогда как же я способен анализировать происходящее? Для обнаженного сознания такие вещи недоступны, а я анализирую все как живой, мне страшно, как живому. Не значит ли это, что я не утратил связь с собственным телом, оставшимся в будущем, в моем вимане?»
И вот поток посетителей иссяк. Над трупами теперь суетились военные: на полу, справа от Че, лежали его убитые соратники, но они мало интересовали боливийцев, и их вскоре вынесли вон.
Словно магнитом, внимание Шивы притянуло к одному из офицеров. Он был черен, горбонос и пасмурен, слова печатал и возражений даже не предполагал.
— …И отрубить кисти рук, — офицер небрежно приподнял и тут же бросил безвольную руку мертвеца. — После этого их всех закопать в одной яме на аэродроме и заасфальтировать. Никаких могил, никаких памятников. Дактилоскопические данные у нас…
Он продолжал говорить, и тут Танцор увидел то, с чем никогда прежде не сталкивался. Черный раздвоился, как сиамский близнец, сросшийся в поясе с братом. Призрачный двойник наклонился прямо к лицу трупа и оскалился жуткой ухмылкой: глаза сквозили ненавистью. Шиву затрясло, будто от удара молнии. Тут же ему послышалась музыка, и она была настолько страшной, что живой на его месте умер бы или сошел с ума.
«Ты мне еще понадобишься, команданте, — твоя бессмертная слава и твои последователи, — прозвучало громче этой музыки, словно душераздирающая последняя нота набата. — И ты, Танцор, не спеши!»
— Заканчивайте тут, — соединившись со своим фантомным двойником, велел офицер и покинул провонявшую формальдегидом прачечную, которая стала моргом.
Странный фотограф неуклюже взобрался на стол и принялся целиться в труп объективом — сверху, в упор. Нога его дрогнула, и он едва не упал на мертвеца.
«Наджо, ты найден!» — ничто не сравнится с проявлениями суры, когда даже мертвый получает надежду.
ebooksa