И она удалилась, помахивая своей клюкой, ни дать ни взять, колдунья из сказки!
— Ведьма старая, — неожиданно отчетливо выговорил Кэвин. Иногда у него будто прорывалось что-то этакое.
— Совершенно согласна, — сказала Эйприл мрачно, — все настроение испортила! Я теперь боюсь к пруду идти… Пошли к старой сосне? Там тоже прохладно и хвоей пахнет…
Кэвин кивнул и крепче уцепился за ее руку. Несмотря на хрупкое сложение, он был достаточно вынослив, чтобы прошагать вполне порядочно для ребенка своих лет. Потом, конечно, его приходилось брать на руки, но ненадолго. А вот от прогулочной коляски он отказался сразу и наотрез, и выражение лица сулило такую истерику, что Эйприл решила: лучше уж они по пути посидят и отдохнут в тенечке, либо она потащит Кэвина на плечах, чем миссис Смайт услышит этот плач и рассердится.
Разговаривал он по-прежнему мало и неохотно, но времени у Эйприл было много, терпения тоже хватало, любопытство разбирало, поэтому постепенно она кое-что сумела разузнать. Складывалось впечатление, будто у Кэвина провалы в памяти, причем серьезные, но время от времени ему удается что-то вспомнить, например, по ассоциации, как с той картинкой. Так, Эйприл удалось понять, что у матери Кэвина были длинные волосы, но вот белокурые, рыжие, русые, каштановые или черные, он сказать уже не мог. И цвета глаз ее тоже не помнил. Помнил только руки…
— У тебя другие, Эйп, — сказал он как-то, поймав ее за руку и пристально разглядывая пальцы. — Больше.
— Ну так я из простых фермеров, ясное дело, хрупких пальчиков у меня быть не может.
— Ага… и вот… — Кэвин осторожно потрогал ее ногти. — Короткие.
— С длинными мне нельзя, могу тебя поцарапать, — улыбнулась она, сделав отметку: мать явно сама ребенком не занималась, если носила длинные ногти. Хотя некоторые умудряются и с маникюром ухаживать за малышами. — Да и неудобно на работе.
— И колечек нет, — заключил он.
— Конечно, нет, я же не замужем, — вздохнула Эйприл, заметила непонимание и объяснила: — Если бы у меня был муж, вот на этом пальце я бы носила кольцо, ясно?
— Ага… а у мамы были на других пальцах тоже, с блестящими камушками… И в ушах, и на шее… И платье… — Кэвин мучительно задумался, пытаясь подобрать слова, потом просиял: — Как… как вода в пруду!
— Изумрудное, — кивнула девушка. Пруд и впрямь зацвел от жары и казался теперь редким самоцветом среди пожухшей травы. — Красивое?
— Очень! Тут, спереди как у мадам… ну, голое… которое для гостей.
— С вырезом? — уточнила Эйприл. — Погоди, сейчас… Вот как у этой принцессы из книжки? Гляди…
— Почти, — кивнул Кэвин, подумав. В его глазах отражалась летняя зелень. — Только красивее. С лентами.
Вот и поди угадай, кем была его мать: правда ли дамой из общества или актрисой варьете? У них тоже платья «голые» и фальшивые бриллианты блестят!
— Про папу вообще ничего не помнишь? — спросила она тогда, и Кэвин молча помотал головой. Эйприл готова уже была начать утешать его, если расплачется, но он вдруг замер на секунду и сказал:
— Они так кружились… кружились…
— Танцевали? — Эйприл лихорадочно зарылась в книгу, выискивая какую-нибудь картинку с танцующей парой. — Смотри, похоже?