Она слегка приподнялась – и балерина, оценив угрозу, нерешительно отошла в угол.
– Лицом в угол, – уточнила Пиночет.
Балерина хотела было возразить, но Пиночет снова сделала движение, и балерина повернулась лицом в угол.
– Ну, что ж, господин Лопухин, – сказала Пиночет. – Поговорим по душам, раз уж мы здесь.
– Вы вроде бы не из полиции, – полувопросительно сказал Лопухин.
– А вы сами как думаете?
– Думаю, что нет.
Пиночет улыбнулась, и добавила:
– Не из полиции и не из кирасирии. А откуда?
– Не знаю.
– Уверены, что не из полиции?
Лопухин рассудил вслух, тоном, показывающим, что он не боится:
– Полиции от меня ничего не нужно. Кирасиры пообещали мне, что отстанут до окончания процесса. Какие-то левые ухари звонили и обещали, что я получу по заслугам, но это несерьезно.
– Не по заслугам, а по ебальнику, – уточнила Пиночет. – Это один мой коллега развлекается. И это действительно несерьезно. – Пиночет кивнула удовлетворенно. – Все в порядке. Мы не полицаи и не кирасиры. А кто же мы, как вы думаете?
– Может, Лапландия-Сюд? – предположил Лопухин.
– Возможно, – согласилась Пиночет.
– И что же Лапландии-Сюд от меня понадобилось?
– Это мы сейчас и выясним, – заверила его Пиночет и обратилась мимо него к Муравьеву: – Коллега, начинайте, а я послушаю. Нет, Лопухин, сидите. Так удобнее. Если будете темнить, я вас буду пинать в бок и в спину, очень больно.
Муравьев вытащил блокнот, открыл его, и сказал:
– Где вы были вечером четыре дня назад?