Последыш

22
18
20
22
24
26
28
30

Межвременье, где каждый раз оказывалась Шура при перемещении между эпохами, было особого рода не то, чтобы пространством, но такой чувственной и живой инстанцией, где человеческая беспомощность вылезала наружу во всей неуёмной красе, дабы сам путешественник смог почувствовать и осознать свою ничтожность и бессмысленность.

Но Межвременное пространство или подпространство существовало во всех трёх измерениях того мира, откуда приходил сюда путешественник. Только здесь были совсем иные мирские ценности, совсем иной уклад жизни, если она здесь существовала. Казалось, это какое-то отдельное измерение, или другая планета. Но именно здесь человек мог взглянуть на себя со стороны, то есть трезво осмыслить то, что пришлось перенести в том ином мире, откуда он пожаловал.

Видимо, кто-то из католических священников имел возможность доступа в Межвременье, поэтому в католическом представлении о «загробном мире» появилось понятие Чистилище. Куда попадает человек, когда за ним приходит ангел смерти? До сих пор существует множество мнений и свидетельств очевидцев, которые удалось вернуться из клинической смерти. Но все утверждали одно: человек оказывался в каком-то непонятном пространстве, где ни руки, ни ноги не слушались его и только сознание неустанно прокручивало прошедшую жизнь, будто у попавшего сюда ещё сохранялась крохотная надежда на покаяние. Только никто уже о покаянии не мыслил. В сознаньи девушки всплыли когда-то написанные ей строки:

Я помню эти комнаты пустые:сквозняк,какой-то люд,какой-то хлам.И самые беспомощные, злыемои стихи ходили по рукам.Читали их убогие калеки,бесстрастные, как тень небытия.И от беды мои слипались веки,и с ног сбивала воздуха струя.И я хрипел им голосом осевшим,что переправлю строчки набело…Но кто-то глянул глазом запотевшим:– Твоё на правку время истекло.

Шура решила вернуться к этим умозаключениям чуть позже, потому как она свалилась в тело своей двойняшки, и необходимо было осмотреться. То, что увидела и почувствовала наша путешественница, было воистину грандиозным. Во всяком случае, в этот момент у Феодосии Прокопиевны был взлёт сознания, знатный взлёт. Шутка ли! – из дальних ссыльных даурских странствий вернулся её духовник и учитель протопоп Аввакум. Он долгое время бродил по сибирским землям вместе с казаками. Как он выжил, как снова получил прощение у государя Алексея Михайловича, какие лишения пришлись на членов его семьи из-за непредания Веры Христовой – это мог поведать только сам Аввакум. Он должен был пожаловать в гости к Феодосии Прокопиевне тот час после полудня. По сему случаю челядь при дворе болярыни суетилась, но сама она не показывала виду, что тоже волнуется.

Шура довольно долго не посещала двойняшку и в её судьбе, судя по всему, произошли большие перемены. Палаты болярыни находились в подмосковье Зюзино и радовали глаз своей ухоженностью и великолепием. Похоже, здешний терем уступал только царским хоромам. Главное здание было выложено из настоящего красного кирпича, полы и сени застелены морёным дубом, а в гостевой весь пол был выложен гладкой плиткой из многоцветного мрамора. Правда, лавки по стенам были рублены из сибирского кедра, но зато такую лавку вовек не сломать! Дополняли убранство усадьбы изразцовые печи, кои топились в подвалах, но многоходовые дымоходы исправно разносили тепло по всем жилым помещениям.

– Ладно ли болярыне днесь? – послышался бархатный мужской голос откуда-то сзади. Шурочкина двойняшка обернулась и увидела перед собой статного молодого господина в парчовом кафтане серебристого цвета и сафьяновых красных сапогах. Кафтан тоже был подпоясан красным кушаком, что создавало благолепие для вида мужчины.

– Слава Богу, Андрей! – ответила Феодосия Прокопиевна и щёки её покрылись непритворным румянцем. – Слава Богу за всё! Я ли не должна благодарить Господа нашего, что послал мне такого заботливого заступника!

«Вот те раз! – отметила Шура. – Какой-то заступник в доме Морозова объявился».

Признаться, Шура очень удивилась поведению болярыни. А самое главное, удивило её смущение перед каким-то чужим молодцем. И лишь основательно покопавшись в сознании двойняшки, Шура узнала, что после её последнего посещения произошло немало важных событий в судьбе будущей представительницы русской Православной Веры.

Оказывается, Борис Морозов, государев дядька, давно скончался. Почти сразу за ним почил и брат его Глеб Морозов. Так что наследницей всего громадного состояния стал маленький сын Глеба Ивановича и Феодосии Прокопиевны Ванюша. Но в действительности хозяйством владела болярыня Морозова, а помогал ей справляться с делами управляющий Андрей Салтыков, к которому Феодосия Прокопиевна чувствовала некоторую женскую слабость. Но сердцу, как говорится, не прикажешь.

А на сей час должна произойти долгожданная встреча с духовником Феодосии Прокопиевны протопопом Аввакумом, с которым она в давние годы познакомилась на праздновании Рождества Христова в палатах Фёдора Ртищева. Этот царедворец с юных лет прослыл добрым человеком, поэтому к нему и стремился люд, особенно на праздники. А протопоп Аввакум был тогда ещё просто попом и приехал в стольный град потому, что воевода из волжского городища Лапотники возненавидел попа лютой ненавистью и даже пытался застрелить Аввакума прямо на крыльце храма. Но обе пистоли дали осечку и воевода в сердцах выкинул оружие в сугроб, а сам отправился в кабак заливать брагой своё принародное посмешище.

Поп Аввакум тогда сказал ему вослед: «Церковь-то близко, да ходить в неё склизко, а кабак-то далеконько, да хожу потихоньку».[71] После такой очередной насмешки над настоящим государевым слугой, каким мнил себя воевода, в городище ни ревнителю Веры Христовой, ни его семье оставаться было не след. Вот и прибыл он в Москву за советом к другу своему Ивану Неронову, такому же ревнителю Православного Благочестия. А тот, не долго думая, взял его на Рождественский праздник, где Аввакум впервые встретился с Государём Алексеем Михайловичем. Там же познакомилась с ним и Феодосия Прокопиевна, которая уже была замужем за Глебом Морозовым и по значимости своей сидела за одним столом с именитыми болярынями.

Тогда за мужским столом обсуждалось назначение Государем в патриархи митрополита новгородского Никона, который вначале долго отнекивался от такой царской милости, а потом снизошёл до прошения царя и народа, но взял со всех клятву, дабы всяк человек подчинялся слову патриарха безоговорочно и не чинил препятствий патриаршим келейникам исправлять Православие. И новому греческому исправлению людишки должны обучаться без ропоту.

Не всем требования нового патриарха понравились. Далеко не всем. Даже неизвестный ещё никому Аввакум сказал: «Веровать надо. Без Веры премудрая учёба – соблазн. Малое лукавство от большого недалеко ходит».

А вот такое слово пришлось по сердцу многим. Алексей Михайлович пожаловал Аввакуму своей царской милостью звание протопопа. А пока тот справлял службы в Чудовом монастыре вместе с Нероновым, Феодосия Прокопиевна напросилась к нему на исповедь. Вот так и произошла её встреча с Великим старцем, который после первой же исповеди согласился быть духовником болярыни Морозовой.

Но за свои прямые речи протопоп Аввакум заслужил ещё одну царёву милость – ссылку в земли сибирские. По многим острогам ему пришлось кочевать вместе с казаками, но царским милостям несть конца и вот протопоп Аввакум уже должен возвратиться из ссылки назад. Что-то будет!

– Дозволь осведомиться, Феодосия Прокопиевна, – снова обратился к болярыне Андрей Салтыков. – Велено ли будет готовить стол для званого гостя или же обойдёмся скромной трапезой?

– Какой скромной трапезой?! – удивилась хозяйка. – Как только у тебя язык повернулся?! Всё, что есть в печи, на стол мечи! Ведь сам Аввакум к нам в гости пожалует! Пошли лучше людишек глянуть, не едет ли уже.

– Велику стать не долго и проспать, – заворчал Салтыков, но отправился выполнять приказание. Только не успел он выйти из покоев, а снова услышал глас болярыни:

– Нут-ка постой!