В обчем, пришли мы в избу. Изба – знать стать – исправная, из морёного кедрача срублена. Сто лет простоит – не шелохнется. У хозяйки в сенях спрашиваю, где, мол, болезный. А она на дверь в избу показывает и глаза круглые. «На полатях он, – говорит. – Лежит на полатях, но с утра ещё никого из домашних не бил».
Я захожу в избу, а в красном углу ни иконки, ни лампадки – одна только рамка из-под иконки осталась.
– Милеша! – говорю. – Ты где затаился?
Вдруг слышу голос хриплый с полатей:
– Ты кто? Поп? Аль не знашь, что я вашего брата батогами из избы гоню? Больно, поди, будет?
А я ему:
– Ты что ноне в поле засевал – рожь или пшеницу?
– Рожь, – говорит. А сам с полатей спрыгнул и ко мне со спины подходит.
– Поле сеешь рожью, а живёшь ложью, – отвечаю я. – Разве может православный жить в бесовской лжи?
Тут он из-за спины мне широкий нож показывает:
– А ежели я из тебя струганину за ложь сделаю?
Пришлось его образумить и на колени перед крестом, который я в руках держал.
– Целуй крест, поскрёбыш! Целуй, – говорю. – некогда мне тут с твоим бесом лясы точить. Пора и Богу помолиться!
Он поначалу удирать бросился, да я его в охапку схватил, снова на колени поставил. Так он, бедный, с испугу обмочился, но уже не стал противиться. Отчитывать Милешу пришлось целый день. Он мне и покаяться успел, как разбойным промыслом занимался, как взяли они купеческий обоз с пушниной да золотом, а Милеша товарищей своих отравой опоил, да в Иртыш сбросил. Зажил после этого – лучше не придумаешь. Только стал к нему по вечерам гость приходить. Глаза поросячьи, одет в кафтан рваный, но в лапах у гостя незванного постоянно два пасхальных яичка были.
Вот и бает Милеша:
– Я-де спрашиваю у гостя незванного: «Зачем держишь яички пасхальные?» А он отвечает: «Одно – душа твоя без покаяния, другое – совесть Божия». И всё это моё таперича.
– А за окном уж вечер. Семья Милеши в светёлке ютится, а он со мной в избе гостя дожидается. Вдруг где-то пёс заскулил, ветер ставенкой на окошке стукнул и шаги в сенях. Да не шаги вовсе, а будто конь копытами доски скребёт. Дверь в избу широко распахнулась и за порогом явилась фигура маленького человека, да и не человека вовсе, а так – карлика в рваном кафтане красного бархата и треухе.
Перепрыгнув через порог, человечек семенящей походкой направился к хозяину дома, не обращая внимания на стоящего посреди избы протопопа Аввакума, держащего в руках большой наперстный крест. Оставшиеся волосы у Милеши на голове встали дыбом. Он с ужасом смотрел на незванного гостя, будто готовясь к будущей расправе за то, что ослушался, за то, что принял заезжего протопопа.
– Что же ты, Милеша, не рад мне? – прохрипел карлик. – Али я тебе не люб вовсе?
– Люб, люб, – закивал хозяин головой, и она закачалась, будто на пружинке. – Да и рад я тебе. Всегда рад!