- Вот это подходит, - кивнул Элиа.
-Подходит, - подтвердил Джеронимо. - Чтобы удариться в чертовщину, надо до конца разувериться в добре и озлобиться, а ничто так не озлобляет женщин, как мужское пренебрежение. Мужчин не хватает, у нас на одного - четыре бабы, а ведь кое-где - один на дюжину. Выбирают мужчины, конечно, бабенок посмазливей. Остаются - жабы да, как ты, кривляка, изволил однажды выразиться, grassottelli, каракатицы. Кстати, мой учитель - инквизитор Цангино - тоже говорил, что только однажды встретил среди ведьм настоящую красавицу. Большинство же, увы... - он задумчиво почесал кончик носа. - От озлобления, зависти к более удачливым, от ненависти к мужчинам и всему роду человеческому, - до разуверения в бессмертии души и готовности к запредельным мерзостям - рукой подать. Вот сюда бы Перетто Мантуано...
- А что о нём сказал тогда Клезио? Что он впал в ошибку?
- Помпонацци? Да... - Империали чуть поморщиолся. - Как тебе проще объяснить? Поскольку соблюдение морали обусловлено загробным воздаянием, устранение веры в посмертную награду и наказание всегда представлялось Святым Отцам крайне опасным, ведущим к крушению нравственных устоев. Богослов XIII века Пьетро де Трабибус писал: "Если нет иной жизни - дурак, кто совершает добродетельные поступки и воздерживается от страстей; дурак, кто не предается сладострастию, разврату, блуду и скверне, обжорству, мотовству и пьянству, алчности, грабежам, насилиям и иным порокам!" Столь же решительно утверждал эту мысль и Фома Аквинский, гений метафизики. В "Изложении апостольского символа веры", он утверждал: "Если бы мы не чаяли воскресения из мертвых, человек скорее должен был бы предпочесть добродетели сколь угодно тяжкое преступление". На этом основывалось и обвинение в полной аморальности эпикурейцев, тех, кто верит, "что души с плотью гибнут без возврата", - это им уготованы вечные мучения в каменных раскаленных гробницах адского города Дита у Данте. Иногда из следствия выводили причину: нарушение нравственных норм объясняли неверием в бессмертие души, и тогда в еретики попадали злодеи и преступники. Я и сам в приступе раздражения склонен порой, ты помнишь, к подобной софистике.
Помпонацци же в "Tractatus de immortalitate animae" считал, что раз нельзя с точностью доказать ни бессмертия, ни смертности души, следует остановиться на последнем. Но, из того, что душа может быть смертна, вовсе не следует, по его мнению, что должно отвергать добродетель и стремиться к одним наслаждениям, "если только кто не предпочтет животное существование человеческому, и не захочет стать животным, нежели быть разумным и понимающим человеком"... О, наивный! Ещё как предпочтут! Ещё как захотят!
- Так вот, - продолжил Вианданте, - формулируя представление о связи веры в бессмертие души с нравственным поведением, Пьетро полагал, что человек, который ведёт себя добродетельно, заслуживает больше уважения, если он делает это ради самой добродетели, а не ради посмертного воздаяния. По его мнению, добродетельным человек обязан быть из любви к добродетели, а греховность, укоры совести служат наказанием сами по себе. И даже опубликовал это. Сам я от него такого не слышал, только читал, но Дориа утверждал, что тот и подлинно высказывал нечто подобное.
- Дориа его переубедил?
Джеронимо бросил на Элиа загадочный, сапфирно мерцающий взгляд.
- Нет. Дориа предпочитает более весомые аргументы. - Вианданте усмехнулся.- Он, будучи на десять лет старше, его пережил. Лоренцо говорил, что перед смертью сам Перетто не хотел есть и принимать снадобья, сказав, что хочет уйти. Интересно, куда? Если душа смертна - уйдёшь в землю. Я сам думаю, что ад - это и есть смерть бессмертной души. Предел распада неразложимого.
Так вот, с Бога, говорил Помпонацци, сильно подвыпив на пирушке с Дориа, не может быть снята ответственность за существующее зло: "Бог или правит, или не правит миром. Если не правит, то какой же Он Бог? Если правит, то почему так жестоко? Если Бог может отвратить всякого заблудшего от заблуждения, то почему этого не сделает? И почему, если Бог не отвращает от заблуждения, то грех падает не на Бога, а на человека?"
Элиа изумился.
-Что за ересь? И это твой учитель? Он, что, считал человека устрицей? Каждый сам решает - быть ли ему совсем уж подлецом, не совсем подлецом или совсем не подлецом... Если я изменял жене - в этом виноват Бог? Если Вельо хотела заработать - и ей плевать было, кого убивать - в этом виноват Бог? Пелато, чтобы поживиться, поджёг дом Спалацатто - в этом тоже виноват Бог? Джеронимо чуть улыбнулся, опустив глаза. Урок, преподанный этому человеку в доме лесничего, дал плоды стократные и добрые...
- Не забывай, он говорил это не студентам. По его частному мнению, Бог снабдил человека слабой и склонной к греху природой и расположил прямо перед его глазами всяческие соблазны, вводящие в грех. Ведь это Он дал человеку душу, склонную к греху, а омрачённый рассудок соединил со страстями.
- Ересь! Это у тебя-то слабая воля? Ты же плюешь на все соблазны! Почему твоя душа не склонна к греху, а рассудок не помрачён? И если это можешь ты, значит, усилием воли это могу и я! Империали бросил на Элиа мерцающий взгляд. Сам он стоял в истине силой, как полагал, Божьей, и отними от него Господь хоть на миг длань Свою - Джеронимо и гроша не поставил бы на свою волю, но счел отмечать это излишним. Элиа говорил о другом, и Империали осторожно спровоцировал его.
- Но в равной степени можно сказать, если Траппано мог творить мерзости, то почему этого нельзя тебе? Если Жиль де Ре насиловал детей, ты-то чем хуже? Коль ублажал свою похоть с тринадцатью монашками этот, как его там, да провалится имя его, то тебе-то зачем себе отказывать?
- Ну... - Элиа растерялся, - это кем надо быть, чтобы сказать-то такое?
- Всего-навсего человеком со слабой, склонной к греху природой и с омрачённым страстями рассудком, дорогой мой Элиа.
- Ты не на лекции в Болонье. Назови вещи своими именами.
Инквизитор улыбнулся.
- Надо быть ничтожеством, Элиа. Перетто же добавлял, что Бог, ответственный за зло в мире и за грехи человека, и в то же время взыскующий с человека за его проступки, представляется ему безумным.