— Которая хромая?
— Она самая. Сын к ней вернулся, которого уж схоронили восьмой год как… Оказалось, был пленен в битве под Зунталем данами и угнан в рабство. Сбежал-таки, потом еще два года плутал, вернулся живехонький, хоть и без руки. Гальдрада от радости сама не своя, чуть удар не сделался.
— Увидишь ее, передай и от меня доброе слово.
— Близнецы Беремунд и Беровальд, что ушли в разбойники тем летом, попались графскому разъезду в лесу. С Беровальда живьем сняли кожу и отпустили, Беремунд умудрился сбежать, хоть и с пулей в печенке. Ну да и поделом, как говорят. С детства шебутные были, к тому же и при рождении предсказано им было в беду попасть. С такой судьбой и в разбойники — как с ослицей под венец…
— Да и черт с ними обоими.
— Старый Виллибад-Срамник, поговаривают, клад нашел. Целый сундук солидов старой чеканки. То ли какой мятежный барон прикопал, то ли разбойники добычу схоронили. Все отдал честь по чести бургграфу, ему за то доля вышла немалая, десяток денариев. А так вроде бы ничего больше и не слыхать…
Бальдульф разложил свою добычу на доске и, вооружившись кухонным ножом размером с пехотный тесак, принялся что-то высчитывать.
— И это все? — спросила я.
— Э? Все, что запомнил. Не слоняться же по рынку день деньской, уши развесив.
— И больше никаких новостей?
— Нет. Больше никаких, юная сплетница.
— Тогда почему у тебя такое лицо, будто у тебя на языке канарейка вьется?
— У меня? — Бальдульф попытался изобразить искреннее удивление, и получилось у него это так неуклюже, что я прыснула со смеху, — Будет тебе…
— Я же вижу, когда ты утаить что-то хочешь.
— Ты меня как книгу читаешь, — вздохнул он, ощупывая мясо, — Вот дьявол, а ведь мясо несвежее-то, с душком… Вот же погань… Запах отбили дегидрозой и табаком, а я, дурак, и купился. Да не хотел я тебе рассказывать, зная твою голову непутевую, тут же ведь схватишься, как полоумная…
— Рассказывай! Рассказывай уже!
— Да такое дело… Встретил на рынке приятеля старого, Рихомера-Бездельника, мы с ним в страже раньше вместе дела околачивали. И он, значит, рассказал, что сам слышал от ночной смены. Про отца Гидеона. Того, что приходил вчера.
Наверно, так чувствует себя мышь, услышавшая звонкий щелчок сработавшей мышеловки. Писк запоздавшего предчувствия и пронзительный укол досады. Отец Гидеон!
— Ах, дьявол!
— Не сквернословь.
ebooksa