— Право не знаю, с чего и начать… В общем, я пришёл к тебе. потому что у тебя есть голова на плечах. Можешь назвать это доверием, если хочешь. Я глубоко встревожен, Поль. Никогда в жизни мне не приходилось переживать ничего подобного. И я даже не уверен, сможешь ли ты мне помочь.
— Ну, уж об этом предоставь судить мне.
— Видишь ли, Поль. — Джим почувствовал, как сердце его учащённо забилось. — Я пришёл к твёрдому убеждению, что один из влиятельнейших членов нашего правительства болен тяжёлой формой психического расстройства.
— Не он первый, не он последний, — проворчал Гриском и, ничего больше не сказав, стал старательно разминать большим пальцем табак в трубке, внимательно разглядывая его, словно прикидывая на глаз, какой в нём процент брака.
— Я совершенно растерялся. просто не знаю, что предпринять в связи с этим и надо ли вообще что-либо предпринимать! Дело это не юридическое, я пришёл к тебе не как клиент. Мне нужен сонет друга, Поль.
Гриском усмехнулся, отчего в уголках его глаз собрались озорные морщинки, а мешки под глазами расправились:
— Не беспокойся, Джим. Мы составили прейскурант так, чтобы он был по карману любому клиенту. Давай-ка выкладывай всё, и разберёмся что к чему. Времени у меня сколько хочешь.
Маквейг уселся поудобнее и стал задумчиво тереть переносицу, соображая, с чего лучше начать:
— Я хочу, Поль, чтобы ты сразу уяснил себе самое главное. Если бы это был какой-нибудь простой человек, я бы не стал отнимать у тебя время. Беда в том, что человек этот — известная в Вашингтоне фигура и занимает такое положение, что может оказывать громадное влияние и на внутреннюю и на внешнюю политику Штатов. В течение последних нескольких дней мне представился случай близко наблюдать его и, скажу тебе честно, Поль, разум его, видимо, помутился. Я не на шутку встревожен, даже напуган всем тем, что мне привелось увидеть и услышать. Позволь мне посвятить тебя в некоторые подробности.
Не упоминая имён и искусно маскируя места действия, Маквейг поведал адвокату о вспышках ярости против О’Мэлли, Спенса и Дэвиджа. Передавая инцидент с Дэвиджем, он на мгновение запнулся, так как ему хотелось получше вспомнить слова Риты. Он описал, как выглядел Холленбах, когда шагал по комнате и громил воображаемых противников.
Гриском снова извлёк из брюк полу рубашки и принялся полировать стёкла пенсне.
— Скажи мне, — сказал он, придирчиво осматривая результаты своего труда, — не намекал ли твой друг, что все его преследователи сплотились в союз?
— Нет, — начал было Джим, но вдруг вспомнил и быстро закивал головой, — то есть, я хочу сказать да, да, намекал. Один раз он перешёл на шёпот и стал бормотать что-то о «конспирации» и о том, что вокруг него «стягивается сеть», кажется, именно так он тогда сказал. И ещё — что он вынужден принять меры для своей защиты.
— Ну а что ещё он говорил?
— Много. Он охвачен идеей спасти человечество посредством нового союза наций, и ты бы только послушал, какие страны вошли у него в этот союз!
Маквейг подробно рассказал Грискому о сущности «Великого плана», который был должен объединить Штаты с Канадой и скандинавскими странами, стараясь как можно точнее передать адвокату тот пыл, с каким защищал этот план Холленбах. Откинувшись в обшарпанном вращающемся кресле, в котором то и дело скрипели пружины, Гриском молча и, казалось, безучастно попыхивал трубкой.
— И это ещё не всё. Чтобы заставить европейские страны присоединиться к этому небывалому союзу, он буквально предложил воспользоваться военной силой. А потом несколькими вскользь брошенными фразами дал ясно понять, что главою этого грандиозного союза он мыслит себя. Ты пойми, Поль, всё это он говорил как какой-нибудь фанатичный мессия, и я не боюсь признаться, у меня прямо мороз прошёл по коже.
— Постой, постой, Джим, ты, кажется, сказал, что человек этот занимает такое положение, что может влиять на политику правительства? Правильно я тебя понял?
Маквейг кивнул. Конечно, Гриском ожидает, что он назовёт имя. На какой-то момент он заколебался и уже готов был это сделать, но ему просто не хватило мужества. Да и как мог он открыто обвинить в безумии президента Соединённых Штатов? Во-первых, он и сам ещё толком ни в чём не уверен. Выдвинуть такое обвинение, не имея многих уличающих доказательств, не посмел бы, пожалуй, никто, даже в такой частной беседе. Во-вторых, существовало ещё благоговение перед правительством и страх при мысли, что может произойти с ним, если его подозрения окажутся необоснованными. Он почти желал теперь, чтобы адвокат сам обо всём догадался. Ведь догадаться было, в конце концов, не так уж трудно, но адвокат, по-видимому, и не подозревал, о ком идёт речь.
Гриском неторопливо поднялся с кресла:
ebooksa