Авадон

— А-а-а... — махнул рукой генерал, — вы можете себе позволять все, что угодно. Теперь это не имеет ни малейшего значения. Игра сыграна, мы проиграли. Дьявол, начинать жизнь в бегах в моем возрасте...

— Выше нос, Отто, — с наигранной бодростью заявил Меерс. — Давайте подведем промежуточные итоги. Алхимики заполучили чертежи, аппарат и резонатор. У нас остался Петерсен, не так ли, господин Лимек? Следовательно, у нас есть два пути. Первый, быстрый, но сложный. Дождаться, пока алхимики запустят аппарат, и попытаться с помощью Петерсена взять его под контроль.

Валлендорф фыркнул негодующе:

— Бред! Как только они его запустят, к нему на пушечный выстрел никто подойти не сможет. Аппарат ведь можно настроить по-разному, помните эксперимент с барьерным излучением?

— Помню, Отто, прекрасно помню. Поэтому есть второй путь. Вы, Лимек, возвращаете инженера Петерсена ко мне в Азилум, я привожу его в чувство — любыми средствами, хоть инсулиновой комой — и он строит еще один аппарат, точно такой же. Конечно, без материальной базы Политехникума и Фабрики это будет сделать сложнее, но зато ничего не надо будет изобретать.

— А резонатор? — с кислой рожей спросил Валлендорф.

— Ну вы же не верите во всю эту мистическую чушь об искуплении грехов, которую нес наш бедный Персиваль! — всплеснул руками Меерс. — В приюте мадам Гельрод всегда найдется сотня-другая сироток для отбора, и я убежден, что нам удастся найти ребенка с аналогичными альфа-ритмами...

— И что потом? — спросил молчавший до сих пор Лимек.

— Как это — что? — удивился Меерс. — Вы что, не понимаете? Алхимики собираются использовать аппарат Петерсена в своих целях. Плевать они хотели на Бездну, Шторма и муки тысяч людей. Им нужен контроль, власть, абсолютная власть над эмоциями жителей Авадона — всех жителей! Меня, вас, канцлера Куртца! У них в руках тумблер, который одним щелчком может заставить вас рыдать, смеяться, дрожать от страха или восторга...

— А вы? Зачем аппарат вам? — спросил сыщик.

— Ну я же рассказывал про Авалон... Место без греха, потерянный рай, где никто никогда не страдает...

— А-а-пчхи! — опять громыхнул Валлендорф и трубно высморкался в грязный носовой платок.

— И вы двое — в роли правителей этого рая? — уточнил Лимек.

— Да нет же! — возмутился Меерс. — Не правителей! Обитателей! Уж лучше так, чем то, чего хотят алхимики!

— Не уверен, — сказал Лимек.

— В чем вы не уверены?

— Не уверен, какая из перспектив меня пугает больше. Впрочем, нет, — поправился Лимек. — Не пугает. Вызывает отвращение.

— Ах вот оно что... — протянул Меерс. — Еще один идеалист. Еще один, мать вашу за ногу, мученик. Страдалец за свои грешки. Еще один гребанный мазохист. Пусть все будет так, как есть. Мы не в праве вмешиваться. Так?! — начиная разъяряться, повысил голос доктор. — Это мы уже слышали. Эту песенку пел Петерсен, перед тем как похерить три года нашей совместной работы. Ну конечно, куда же мы без грехов-то, а? Пусть страдают. Пускай очищаются. Катарсис, и все такое прочее. Это ведь так прекрасно — страдать за грехи, испытывать муки совести... Так?

— Не совсем, — невозмутимо сказал Лимек, — но общую суть вы уловили.

— Ну конечно. Общую суть. Куда уж мне, старому дураку. Это ведь вам, молодым, дано видеть детали. Это ведь вам за одну ночь привозили триста-четыреста людей с параноидальным бредом, манией преследования, с букетом психозов и неврозов. Это ведь у вас за одну ночь кончали с собой семьдесят пациентов на стадии ремиссии. Это ведь вы по утрам заказывали дюжину машин из крематория для вывоза трупов...