— Во всяком случае, если я побывал на дне общества, то это не значит, что и моя мать должна быть там же.
— Прекрати осуждать свою мать.
— Почему ты не можешь помолчать о ней? Слышать об этом больше не хочу. Твоя жалость растет прямо на глазах, Саид, — сказал я. — Но ты всего еще не знаешь. Моя мать-кормилица пошла по рукам задолго до того, как стала в одиночку растить нас с братом. Она вовсе не была такой гордой матерью-одиночкой, какой себя выставляет. Слишком много в ее истории белил и румян.
Халф-Хадж пару секунд не сводил с меня безмолвного взора.
— Ну и что? — сказал он наконец. — Половина женщин, опытных и дилетанток, занимаются тем же, однако ты обращаешься с ними по-человечески.
У меня было что ответить ему: «Ты прав, Саид, но ни одна из них не была моей матерью», — однако я промолчал.
Он мог бы возразить на это, да и вообще наша перепалка мне стала казаться глупой и бессмысленной. Злость моя уже порядком повыветрилась, несмотря на то что после стольких лет разлуки эти семейные новости меня здорово расстроили. Трудно было принять их спокойно. Я понимал, что теперь должен забыть свое фальшивое прошлое, а ведь я всегда гордился своим наполовину берберским — наполовину французским происхождением. Одевался я, как правило, в европейском стиле: ботинки, джинсы, клетчатые рубашки. Вероятно, я всегда чувствовал свое превосходство над арабами, среди которых мне выпало жить. Теперь мне предстояло свыкнуться с мыслью, что я всего лишь мог оказаться сосудом, в котором слилась кровь берберов и арабов.
В мои мысли ворвалась хриплая ритмичная музыка в стиле «рок» середины двадцать первого века. Какая-то забытая группа с жуткими подвываниями исполняла отвратную песню непонятно о чем. Я никогда не изучал испанских диалектов и не запасся испаноязычным дадди. Если же мне придется когда-нибудь общаться с колумбийскими промышленниками, то они вполне могут поговорить со мной и по-арабски. Я питаю к ним особо нежные чувства по той простой причине, что на сегодняшний день они являются самыми бойкими производителями наркотиков. А для чего еще нужна Южная Америка? Эта перенаселенная, голодающая, испаноязычная Индия в Западном полушарии. С тех пор как Испания, их страна-прародительница, примерила на себя ислам и вежливо отказалась от него, их национальный характер измельчал. Так их наказал Аллах.
— Терпеть не могу этой песни, — сказала Индихар.
Чири поставила перед ней стакан шараба, легкого напитка; его пьют девушки вроде Индихар, которые алкоголя не употребляют. По цвету он напоминает шампанское. Чири кладет в стакан лед и несколько унций соды, после чего стакан наполняется до краев, хотя — кто кладет лед в шампанское… Зато при этом экономится дорогостоящий напиток. Лед обходится в восемь киамов, идущих на чаевые для Чири. Клуб возвращает три киама девушке, заказавшей налиток. Поэтому они выпивают свои коктейли с космической скоростью. Причиной такой быстроты является работа, вызывающая жажду: попробуй-ка покрутись на эстраде, точно дервиш, забавляя публику.
Чири повернулась бросить взгляд на Жанель, исполняющую последнюю песню. Жанель по-настоящему не танцует, она только дергается, пройдя пять-шесть шагов в один конец сцены, она ждет, когда загрохочет большой барабан. Услышав его бас, Жанель встряхивает грудью, что, вероятно, считает очень эротичным. Насчет этого она, конечно, заблуждается. Затем Жанель бросается в другой конец сцены и проделывает тот же номер еще раз. Все это время она шевелит губами, без слов подпевая мелодии. Жанель — человек-синтезатор. Жанель — синтезированный человек, что ближе к истине. Модди она носит ежедневно, но только поговорив с ней несколько минут, узнаешь, какой именно. Сегодня она может быть ласковой и сексуальной (Хани Пилар), завтра — холодной и вульгарной (Брижитт Сталхелм). Но какую бы личность она ни включила, она пребывает всегда в том же теле нигерийской беженки, считая его чрезвычайно сексуальным. И тут она также горько заблуждается. С ней почти не общаются другие девочки. Они уверены, что, когда они танцуют, она в раздевалке вытаскивает деньги из их сумочек. Когда-нибудь полицейские найдут Жанель в темном коридоре с кровавым пятном вместо лица и разрубленными костями. Тем временем она продолжает дергаться в такт нервным ритмам пианолы и электрогитары.
Я устал как черт. Я отодвинул недопитый стакан. Чири посмотрела на меня удивленно.
— Спасибо, Чири, но мне пора.
Индихар нагнулась и поцеловала меня в щеку.
— Не забывай, что мы остались твоими друзьями, хотя ты и стал грязным копом.
— Хорошо, — сказал я и встал.
— Передай привет Папочке, — попросила Чири.
— С чего это ты решила, что я иду к нему? Она улыбнулась, показав свои отточенные зубки:
— Ну как же — примерным мальчикам и девочкам давно пора по домам.
Утвердительно хмыкнув, я вышел через черный ход, оставив ей сдачу.
ebooksa