Паника в Борках

22
18
20
22
24
26
28
30

— Какой же секрет, когда я делаю это открыто. Вот уже несколько дней я осматриваю соседние дома. Не забывай, что я чистокровный ангорец; посмотри на мою шелковистую длинную шерсть и на широкий, увенчанный кисточкой хвост; во всяком доме меня примут с восторгом. Меня уж несколько дней ласкают и кормят вкусными вещами дети из большого серого дома; но я не хочу жить, где есть эти дети: они вечно пристают и не дают полежать спокойно. Я приглядываю, нет ли где дома, как был у нас, и если найду, в тот же миг переселюсь!

— И не жаль тебе старых друзей!

— Друзей? Фр-фр-фр. Как ты наивен! Люди — самые неблагодарные существа на свете, и я имею этому неоспоримое доказательство!

— Какое?

— А ты разве забыл Белянку? Сколько раз мы слышали, как ее называли кормилицей семьи; и на самом деле: какими прекрасными сливками она нас кормила; какое молоко, какой творог мы ели — и помнишь ее смерть?!

— Нет, меня тогда нечаянно заперла в чулан Оксана!

— Ну и счастие твое. А я в то время сидел на сеновале и видел в щелку все!

— И что же?

— Белянка была очень больна, лежала на боку и стонала. Пришел чужой человек и длинным блестящим ножом перерезал ей горло!

— О, как ужасно! Может быть, этого не знали наши хозяева?

— Не утешайся, мой милый, хозяйка следила за тем, как ее закапывали в яму!

Громкий звонок прервал их разговор.

Пришел Зенин.

С радостным визгом бросился к нему Бобик, стараясь достать и лизнуть ему руки. Кот презрительно щурился… Зенин с тоской оглядел комнату. Как без мамы все стало пусто и грустно… Бедные животные; вы тоже заброшены, нет вашей баловницы, а я редко бываю в доме!

Отстранив рукой радостно прыгавшего Бобика, просунул сквозь прутья клетки палец, погладил канарейку, посмотрел, есть ли у нее вода и корм и, нагнувшись к свернутому клубочком пушистому котику, нежно погладил его по спинке, и, посадив его к себе на плечо, прошел в кабинет.

Из кухни раздавалась тягучая заунывная песня:

Ах, як болит мое сердце, Сами слезы льются…

… — Бедная, веселая Оксана, и она теперь поет только о слезах и горе. Как бы в подтверждение его мысли, Оксана продолжала:

Где ты милый, чернобривый, Где ты, отзовыся, Тай на мою злую долю Прийди, подывыся!

— Нет, я больше этого не могу! — вскочил Зенин. — Лучше уйти из дому!

В это время раздался звонок, и пришел Орловский. Сброшенный с колен Пушок сердито взглянул на молодого хозяина, презрительно отряс лапки и ушел спать на мягкий диван. Зенин приказал подать чай, и полилась между друзьями деловая, захватившая их беседа. Бобик сел на зад-ния лапы и, не спуская глаз с хозяина, старался понять его слова и быть готовым исполнить всякое его приказание.

* * *

— Вот, посмотри, что я нашел в карете Данилова под сидением, — вынул Зенин из ящика стола тонкий носовой платок без всякой метки; он издавал странный запах: очень легкий, но усыпляющий.