И аз воздам

– Со всех ног, говорите… – вдруг усмехнулся епископ горько, и в голосе его прозвучала настолько простая, обывательская тоска, что Курт на мгновение осекся.

Фон Киппенбергер приподнял край своего одеяния, с усилием выдвинув вперед правую ногу; от лодыжки до колена она была плотно стянута широким полотняным бинтом – неестественно толстая, негнущаяся, похожая на бугристое бревно.

– Erysipelas[64], – пояснил епископ, вновь тяжело подобрав ногу. – Ненадолго отпускает, а после возвращается с новой силой, и, похоже, это уже навеки, а дальше будет лишь хуже и невесть чем для меня закончится. Лекарь уж намекал на совсем нехорошее… Даже по Альтенбургу я перемещаюсь с трудом и, как правило, при помощи служки, дабы ненароком не скатиться с лестницы и не сломать себе шею. Я, майстер Гессе, чту свой пастырский долг и исполняю его в меру сил, но путешествие отсюда к Бамбергу – дело для меня долгое, болезненное и требующее столь же хлопотной подготовки, каковая иному требуется для поездки в соседний город.

– Сочувствую вам, Ваше Преосвященство, – сбавив тон, чуть склонил голову Курт. – Не подумайте, что мне ваш недуг мнится чем-то несущественным или что я безучастен к вашим страданиям, однако же случившееся в Бамберге, как мне кажется, есть событие настолько нерядовое, что ради него стоило бы и похлопотать.

– Вот я и увидел воочию известную учтивость Молота Ведьм, о которой был так наслышан, – усмехнулся епископ, тут же посерьезнев: – А какое событие, майстер Гессе?

– Простите? – нахмурился он, и фон Киппенбергер пояснил, кивнув через окно на ворота Альтенбурга:

– Не более чем за час до вашего появления у входа в крепость появился горожанин – насмерть перепуганный и оттого невероятно косноязычный. Он так требовал впустить его, что привратник не осмелился отказать: было видно, что случилось нечто ужасное, о чем мне следовало знать. Его впустили, и я принял его, но из его путаных объяснений мало что сумел понять. А в то, что все же сумел…

– … не смогли поверить? – договорил Курт, когда епископ запнулся; тот тяжело кивнул:

– Наверное. Мне ведома ваша слава, майстер Гессе, и мне не надо напоминать о сожженном вами архиепископе Кельнском, прости его Господи, если это возможно, и я полностью отдаю себе отчет, что значит в вашем присутствии сомневаться в Господних чудесах или дьявольских кознях. Да и мой сан кое к чему обязывает, – вскользь усмехнулся фон Киппенбергер. – Однако описанное было поистине немыслимым. Я, разумеется, допустил, что случилось нечто выходящее из ряда вон, но вестник был совершенно очевидно не в себе, и я не знал, что с чем связано, – его состояние с тем, что он увидел, или же то, что он увидел, – с его состоянием. Посему послал вниз одного из своих людей, дабы он осмотрелся на месте, собрал необходимые сведения и доложил мне, как обстоят дела на самом деле и есть ли хоть доля истины в словах вестника.

– Где тот горожанин сейчас и как его зовут?

– Томас Блау, магистратский писец. Он возвратился вниз, в город: у него семья, которую он не захотел «покидать в этом ужасе».

– Магистратский писец… – повторил Курт. – Стало быть, во время происшествия он был в ратуше и все видел вблизи?

– Он так сказал. Но то, что он сказал… – фон Киппенбергер умолк, тяжело переведя дыхание, и негромко уточнил: – Однако ваше присутствие, майстер Гессе, как я понимаю, свидетельствует о том, что это не было ни пьяным бредом, ни порождением воспаленного разума?

– Не знаю, это зависит от того, что именно было сказано.

– Что во время вчерашней грозы трагически погиб майстер Хальс, – следя за лицом гостя, медленно проговорил епископ, – а сегодня утром горожане обвинили в этом женщину и сбросили ее в реку у ратуши…

– Девочку, – поправил Курт, – и не сбросили, а решили учинить всеми постановлениями запрещенное ныне испытание водой. Веревка оборвалась, когда по моему приказу девочку попытались поднять из воды. А в остальном верно.

– И из воды она поднялась сама.

– Да, Ваше Преосвященство.

– И учинила там…

– Вот об этом нам и стоит поговорить, – оборвал Курт, не дав хозяину крепости закончить. – Убитая вызвала (если так можно выразиться в данном случае) кипящий шторм над мостом у ратуши, тем самым покарав своих убийц. Все верно. Но ваш вестник не знал или не увидел одного: я был там. Не у ратуши, а прямо в реке, в самом центре кипящего Регнитца: я пытался отыскать девочку и вытащить на берег. И, как видите, остался невредим, что, полагаю, должно пресечь в корне любые попытки приписать ей дьявольский договор, темное ведьмовство или любые другие мерзости, порочащие ее память доброй христианки.