Каникула

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты что полегче спроси. Сынуля мой, можно сказать, с прошлого века не заявлялся. И все его друзья, кстати, про это знают.

– Я, понимаешь, только что с курорта… э-э… откинулся.

Еще раз с подозрением оглядев гостя, Антонина Ивановна Хиляева все же впустила его в квартиру.

Лучко сразу обратил внимание на кучу новой, еще пахнущей магазином бытовой техники: телевизор в пол стены, холодильник шириной метра в полтора, весь утыканный цветными дисплеями и больше похожий на компьютер, а также гора еще не распечатанных коробок.

Дорогая электроника резко контрастировала со скромной квартиркой. Однако краденым здесь, похоже, не пахло. Скорее это было похоже на склад подарков, преподнесенных любимой маме вставшими на ноги детьми.

«А ведь братья Хиляевы были здесь, и совсем недавно», – подумал следователь.

– Долго загорал-то? – уточнила Хиляева.

– Десять лет, почитай, отдыхал.

Неожиданно женщина расхохоталась.

– А вот тут ты врешь. Я много ребятишек перевидала из тех, что, как ты говоришь, только что «откинулись», и никто из них не мог похвастаться таким цветущим видом, как у тебя. Да ты же небось лопату отродясь в руках не держал? Говори, зачем пришел, а то ментов позову.

– Дык мы уже здесь, – не выходя из образа, сообщил хозяйке Лучко и достал из кармана удостоверение.

Глаза Хиляевой сверкнули ненавистью.

– Чего приперся, мусор поганый? А ну мотай отсюда!

И хозяйка схватила с обеденного стола нож размером с хороший мачете.

Следователь счел благоразумным отступить к двери. Ему пришлось пятиться задом, чтоб ни на секунду не терять из виду руку Хиляевой, размахивающую ножом.

– Зря вы так разнервничались, Антонина Ивановна. Я всего лишь хотел справиться о Саше с Сережей. А то у нас в МУРе народ волнуется, понимаете ли. Живы ли пацаны, здоровы? Как себя чувствуют? И, кстати, где живут?

Последний вопрос, впрочем, был совершенно риторическим. Едва войдя в комнату, следователь сразу заметил еще один недавний подарок – расписную керамическую тарелку, висевшую на стене. Тарелка выглядела новехонькой – дарители не удосужились даже ценник отодрать. Керамику украшал довольно грубо намалеванный фрагмент картины Эль Греко «Толедо в грозу».

* * *

Поставив обнаженные ступни на прохладный каменный пол, Глеб медленно сжимал и разжимал пальцы, натертые во время многочасовой прогулки по жаре. В руке он держал коробку со значком Рамона. Рассматривая ее в косых лучах заходящего солнца, Глеб заметил на обратной стороне едва различимую надпись. Похоже, что писали не на самой коробке, а на листе бумаги, лежавшем сверху. Судя по всему, у коробки первоначально было что-то вроде суперобложки, которая, к несчастью, не сохранилась. Глеб прищурился и прочитал: Segundo sábado[36]. Хм, что бы это значило?

Он снова принялся вертеть коробку в руке, припоминая, что во время сегодняшних поисков несколько раз испытывал смутное ощущение, что что-то упустил в своем первоначальном видении. Но что?

Не найдя ответа, Глеб зажал значок в кулаке, зажмурил глаза и откинул голову назад. Минуты через три ему удалось расслабиться и сосредоточиться на своих ощущениях. Комната стала медленно погружаться в темноту, затем где-то впереди забрезжил свет.