Каникула

На рисунке было схематично изображен человек, держащий ладонь с двумя растопыренными пальцами возле лица, и стрелкой обозначено направление движения руки. Жест означал «Смотреть».

– Точно, оно.

Для верности Лучко попробовал повторить знаки, руководствуясь иллюстрацией. Он вполне удовлетворился результатом, за исключением одной маленькой детали: несмотря на всю примитивность рисунка, было ясно, что ладонь на картинке развернута в противоположную сторону по сравнению с тем, что показывал Глеб.

– Что-то не так? – спросил Расторгуев, заметив колебания капитана.

Лучко махнул рукой:

– Знаешь, скорее всего, это я что-то напутал.

– Так, полагаешь, жест не тот?

– Вроде тот, но…

Капитан объяснил эксперту природу своих сомнений.

– Хм, с виду мелочь, конечно, но я на твоем месте поговорил бы с сурдопереводчиком, тем более что второго жеста, о котором ты упоминал, я так нигде и не нашел.

* * *

– Вероника, мы же так толком и не отметили твой приезд, – спохватился забежавший на огонек Ригаль. – А давайте-ка на днях возьмем и пройдемся по заведениям. Идет?

В оригинальном предложении Луиса прозвучало насторожившее Глеба слово tapeo[10]. Стоит заметить, что, хотя Стольцев и уважал испанскую кухню, он всегда обходил тему tapas[11] стороной, считая это едой, недостойной настоящего гурмана.

Начнем с того, что Глеб еще с университетских времен ненавидел слово «перекус». Есть, так есть или не есть вовсе! Кроме того, выбор закусок, не дай бог, мог оказаться за барменом, а Глеб всегда предпочитал выбирать сам. Наконец, вся эта затея с tapas заочно представлялась ему чем-то вроде салат-бара, а салат-бар, как известно, вкусным не бывает, и точка.

В итоге, отведав немало изысканных блюд в традиционных испанских ресторанах во время предыдущих поездок, Глеб, в силу заочного отвращения, так ни разу и не заглянул ни в одно из заведений под названием bar de tapas, которыми буквально обсижены любые места компактного проживания испанцев: от малого поселка до столицы.

По-видимому, соображения, из-за которых Глеб до сих пор не удосужился изучить популярнейший сегмент национальной кухни, столь явным образом отразились на его лице, что Луис обиженно насупился, а Вероника, успокаивающе хлопнув его по плечу, пообещала:

– Не боись, не отравят. Кстати, Рамон это дело просто обожал, а сам процесс, который в испанском звучит как ir de tapas[12], любовно называл: «сходить за тапками». Помнится, сам Рамоша «ходил за тапками» не реже двух раз в неделю.

Несмотря на то что последний комментарий и вовсе отбил у Глеба всякую охоту, пути к отступлению, похоже, не оставалось. Пришлось скрепя сердце дать согласие.

* * *

Покончив с ужином и возблагодарив Господа за пищу, отец Бальбоа поспешил уединиться в своей комнате. Ему не терпелось обдумать все то, что он успел узнать из предоставленного Рохасом досье.

Итак, убийца, похоже, действует не один. Начать с того, что все преступления против служителей Церкви совершенно не схожи по почерку. Первую жертву убили одним-единственным выстрелом в затылок. Из того самого ствола, что засветился в деле Дуарте. Затем из того же оружия расстреляли двух священников – прямо-таки изрешетили пулями. Потом случилось два поджога.

Инспектор уверен, что действует целая группа преступников. Но кто может так люто ненавидеть католическую церковь? Единственная зацепка – дата совершения преступлений. Нападения, не считая убийства Дуарте, всякий раз происходили тринадцатого октября, а значит, каким-то мистическим образом связаны с разгромом тамплиеров. И, наконец, почему Дуарте застрелили неурочно, не в октябре, а в середине лета? Впрочем, убитый и не был священником.