– Простите, дорогая, – примирительно ответил следователь. – Пусть будет пагубная страсть… Итак, коммивояжер подловил Свищевски, выслушал его, утер слёзы… и, очевидно, научил, как сделать следующую публичную попытку суицида более достоверной. Подменить конфеты – дело техники, на это любой мало-мальски способный карманник способен. Так что, будем брать его?
– Имя? – отрывисто спросил молчавший до той поры Пол Топорны.
– Вильям Трепайло, – ответил доктор, и Пол принялся заполнять бланк. – Он от меня отселился. Но, поскольку я точно видел его в вагоне после очередной остановки, он должен быть здесь. Позволите?
– Нам нужно признание, Теодор, – сказал следователь. – Настоящее.
– Никаких проблем, – заверил Немертвых, снимая сперва строгий сюртук, а за ним и жилетку. – Будет вам признание.
Неожиданно под плотной жилеткой, добавляющей объема фигуре, обнаружился не человечек-колобок, а хоть и невысокий и плотный, но хорошо сложенный мужчина. У доктора Немертвых появилась какая-то хищная пластика движений, а взгляд лишенных пенсне глаз вовсе не казался растерянным и расфокусированным, как обычно у близоруких людей.
– Я недолго, – сказал доктор и скользнул за дверь каким-то совершенно неуловимым движением. Оперативники переглянулись в восхищении. Бессмертных усмехнулся. Дэвид таращил глаза. Пол заполнял бланк. Каролина молча полировала ногти.
Ждать пришлось и впрямь недолго: спустя полчаса доктор вернулся, без особых усилий волоча за шиворот коммивояжера Трепайло. Тот, хоть кляпа у него во рту не оказалось, не пытался даже скулить. Правая рука его была аккуратно перебинтована, а еще Трепайло сиял роскошной лысиной, потеряв где-то парик.
– Вот, – сказал Немертвых, скинув груз на руки оперативникам. – Дворецкий старшего кузена Свищевски, в прошлом известный отравитель.
Присутствующие покивали: всем было известно, что из отравителей получаются лучшие дворецкие и наоборот.
– Прикидывался коммивояжером, – говорил доктор, облачаясь в жилет, сюртук, надевая пенсне и снова превращаясь в неуклюжего коротышку, – и довольно успешно. Как вы и предполагали, Руперт, он легко окрутил юного Герберта. О его штуках с хининовыми леденцами он знал от хозяина, продать парню свежих ничего не стоило… Кстати, это он сказал ему, что наша дорогая Каролина – та самая знаменитая Каролина Кисленьких. Далее – дело техники.
– А признание? – въедливо спросил следователь.
– Подпишет, – хмыкнул тот. – Пара иголок под ногти – и он начал сдавать хозяев с потрохами. А если, скажем, раскалить кочергу…
– Ну, Теодор, мы же не фантастический роман пишем! – возмутился Бессмертных.
– Погорячился, – хмыкнул тот. – Хм… одно несомненное преимущество этой истории – я уж точно буду путешествовать без соседа!
– А Герберта всё-таки жаль… – невпопад сказала Каролина.
– Ну хотите, я почитаю вам вслух его стихи? – предложил Дэвид самоотверженно. – У него в купе нашлась целая кипа…
– Нет! – воскликнула женщина, и инцидент был исчерпан.
Мнимый коммивояжер подписал все, что от него требовалось, – ему хватало одного взгляда на ласковую улыбку доктора, чтобы начать подписывать всё подряд, пусть бы даже ему подсунули его собственный смертный приговор, – и Берт увел его, чтобы сдать властям на первом же полустанке. С остальным предстояло разбираться местным органам скоросудия.
Прочие разбрелись по своим делам, только Каролина и Ян задержались в коридоре.