— Охотно вам верю, — говорит он, окая по-божественному, — охотно верю… Знаю вас за истинного поборника веры православной, за непреклонного и неутомимого… и неуловимого врага окаянных большевиков, но все-таки… Все-таки хотелось бы, чтобы моя скромная обитель была, так сказать, лишена неприятных возможностей, которые могут вредно отразиться на моем сане и положении, которое…
Человек с хищным носом грубо перебивает:
— Бояться вам абсолютно некого и нечего! Единственный человек, который представлял для меня некоторую опасность… очень малую… сегодня устранен. «Обитель» ваша, если позволено так выразиться, денно и нощно охраняется надежными людьми — моими товарищами по партии… Вы, — добавляет он с отрывистым, злым смехом, — теперь находитесь в социал-революционном окружении и должны чувствовать себя, по крайней мере, как у Христа за пазухой…
Человек с хищным носом великолепно понимает, что трусливого и блудливого попа ему не переубедить. Поп так же хорошо знает, что всякое его выражение разобьется о презрительный блеск прищуренных глаз «этого дьявола в образе человека». И тем не менее оба они барахтаются — один в нападении, другой в защите.
— Я, уважаемый Борис Федорович, только тогда почувствую себя «у Христа за пазухой», когда вы уберете от меня этого сумасшедшего молодца и когда ваше «окружение» будет снято. До тех пор…
— Хорошо! — холодно восклицает Борис Федорович и ударяет рукой по столу, давая этим понять, что разговор окончен. — Мы здесь пробудем максимум три дня. Затем уедем на Кавказ. Вы довольны?.. Скажите: «Да. Я доволен»… «Да. Я доволен»…
— Да, я доволен, — как эхо, повторяет поп. Потом стряхивает с себя гипнотическое оцепенение и вздыхает: — Мало ли что может случиться за эти три дня…
Как бы в подтверждение его слов — в передней за дверью раздается грохот, возня, испуганный голос женщины и язвительный мужской голос:
— Попалась, голубушка!
Дверь распахивается от пинка ногой, и изумленным взорам попа является картина: здоровенный мужчина держит в своих объятиях женщину в куртке. Женщина бледна, но глаза ее сверкают гневом и яростью.
— Подслушивала! — восклицает мужчина, волоча к человеку с хищным носом свою жертву. — Подслушивала у дверей!.. А Аветика ухлопала — в сенцах лежит без сознания…
Поп чуть не падает в обморок. Сидорин вскакивает со стула и хищной поступью приближается к женщине в куртке, фиксируя ее заострившимся взглядом.
— Пусти ее, — говорит он хрипло и вытаскивает из кармана револьвер. — Это из их компании…
Здоровенный мужчина ловко, по-профессиональному, вывертывает рабфаковке руки назад и связывает их концом длинной веревки.
Рабфаковка не пытается сопротивляться. Ненависть класса изливает она через горящие глаза на всю гнусную компанию.
Сидорин запускает в карман ее куртки руку и извлекает оттуда фонарь и билет РКП.
— А револьвер был? — спрашивает он резко.
— Был-с, — отвечает мужчина робко. — Я ее ударил по руке — револьвер выпал… там-с валяется…
— Присаживайтесь, мадам… — С изысканной вежливостью Сидорин подставляет ей стул.
Рабфаковка отвечает презрением, а он бегло читает билет: