– Нет, я не то имел в виду, что люди исчезли. Может, не только люди, но и все исчезли? Всё. Всё пропало.
– Насчет того, что «всё пропало», ты тоже недалек – как говорил классик – от истины. Только, я бы сказал, в другом смысле. В смысле, что всё накрылось медным тазом.
В это время стекла окончательно отпотели, и я выглянул наружу. То, что там обнаружилось, мне решительно не понравилось.
* * *
Наш автомобиль завис в центре огромного театра наподобие Мариинского. Золоченые лоджии, бархатные кресла, огромная хрустальная люстра под потолком. Внимание притягивала исполинских размеров сцена с расшитым вензелями занавесом. Зал был совершенно пуст.
– Что там? – Петр слегка развернул автомобиль, чтобы через ветровое стекло была видна сцена.
Увиденное его тоже насторожило. Он прищурил один глаз и придвинул к себе бластер. Я также положил руку на свою «дубину».
– Дяденьки, родимые, я ни в чем не виноват! – внезапно раздался вопль с заднего сидения. Мы вздрогнули, одновременно схватились за спусковой крючок и обернулись. Петр при этом остался сидеть вполоборота, не выпуская из поля зрения сцену. Почему-то, не сговариваясь, мы решили, что опасности нужно ожидать именно от этой части окружающего нас пространства.
– Фу ты! – мы облегченно вздохнули. За разговорами мы совершенно забыли о спасенном беспризорнике. Тот затаился, намереваясь, видимо, при первой же возможности слинять. Теперь же, почувствовав приближение опасности, он решил о себе напомнить.
– Этого еще не хватало! Его-то куда теперь деть? – задумался Петр.
– Дяденьки, не надо меня никуда «деть», я вам машину бесплатно помою! – опять заверещал ребенок.
– Не ори! – у меня тоже начали сдавать нервы. – Мы что, спасали тебя, чтоб теперь почикать? И на органы продать?
– А-а-а!!! – ребенок заорал уже в полный голос, видимо, нам попался не самый сообразительный экземпляр – среди уличных такие бывают. Клеем дышат, а от этого с головой совсем плохо становится.
– Не надо меня на органы! А-а-а!!!
– Молчать! – заорал Петр. – Еще звук, и убью!
Это было единственно верное решение. Обещание было конкретным и недвусмысленным. Леха замолчал, закрыл рот и застыл в скорбной неподвижности на заднем сиденье. Инсталляция была красноречивой: стало понятно, что забыть о нем в следующий раз придется не скоро.
В это время на сцене медленно открылся занавес. Зазвучала индийская музыка. Две дородные полногрудые брюнетки в восточных костюмах и с тюрбанами на головах вынесли на сцену корзину, закрытую одеялом. Мы напряглись. Женщины достали из складок одежды бубны и начали кружиться, отбивая ритм и выделывая животами замысловатые па. Из левой кулисы, плавно двигаясь в такт, выплыл мужчина в чалме. Он нес в одной руке флейту, а в другой что-то, напоминающее сливочное эскимо за 22 копейки времен моего детства. Лицо его выражало само дружелюбие. Он игриво поводил плечами и то и дело многообещающе поднимал брови. Делал пару-тройку шагов вперед, один назад и застывал в нерешительности. Посматривал в зал, как бы ища поддержки, и как бы находил ее (напомню, что зал был пустой, а мы с Петром висели под самой люстрой, да и радостью наши хмурые лица явно не лучились) и делал следующие шаги. Наконец, он добрался до корзины. Еще раз, жеманно подвигав бровями, посмотрел в зал и быстрым движением сбросил одеяло. Поднес флейту к губам и начал подыгрывать уже звучащей мелодии.
Мы с Петром переглянулись. Инстинктивно ощупали лежащие рядом бластеры. На заднем сидении завозились.
Из корзины показалась змея. Медленно покачиваясь, она сомнамбулически поднималась вверх. В какой-то момент змея замерла и остановилась неподвижно, потом снова стала покачиваться. Факир ловко, делая небольшие перерывы в игре и освобождая на эти мгновения руку, развернул эскимо и еще раз победно оглядел зал. Затем, одной рукой держа флейту у губ, другой поднес мороженое к гадюке. Гадюка, мерно выбрасывая раздвоенный язык, начала лизать эскимо.
В это время появилось новое действующее лицо. Под самым куполом сцены проплыл сперва направо, потом налево привязанный к страховочному канату юноша в белом трико, с приделанными кое-как бутафорскими крыльями. Потом еще раз, еще… Лицо его, с темными кругами под большими черными глазами, имело трагическое выражение и было повернуто к залу все время строго анфас. «Видимо, Икар», – подумал я.
ebooksa