Но в это время стали твердеть кончики пальцев на обеих ногах Отто, и на второй руке появились те же признаки. На одной стороне руки плоть оставалась нормальной, а на другой — нельзя было проколоть кожу острой иголкой. Бедный Отто сыграл в ящик после того, как чертова мерзость поглотила обрубки его ног и рук. Он умер, когда затвердение достигло жизненно важных органов.
С того дня прошло около двадцати лет, и каждый год приносил порядка тридцати подобных случаев. Все смертельные, несмотря на ампутации и использование всех достижений современной медицины. Но один Бог знает, сколько еще невезучих людей кончили жизнь самоубийством, не обращаясь в гигантский Медицинский Исследовательский Центр в Марион, штат Индиана.
Ладно, если Торндайк ничего не скрывает, никто не смеет утверждать, что телепатии нет места в медицине. И пожелаем ему удачи.
Больше я Торндайка в этом госпитале не видел. Они отпустили меня на следующий день, и мне ничего не оставалось, как только грызть ногти и гадать, что же случилось с Катариной.
3
Следующей недели я почти не помню и не буду вдаваться в подробности. Короче, я прослыл женихом, упустившим невесту, а жизнь между туманными обвинениями и полускрытыми насмешками была довольно жалкой. Два-три раза я говорил с полицией как гражданин, запрашивающий определенную информацию и сетующий на неосведомленность соответствующих служб. Вскоре меня просто стали посылать куда подальше. Очевидно, полиция забросила столько же удочек, сколько рыбацкая флотилия на Большой Банке, а улов был меньше, чем в Мертвом море. Они сами признались в этом; миновали дни, когда полиция посылала многочисленные рапорты о ежечасно готовящихся арестах, а это значило, что они сели в лужу. Полиции с ее прекрасной компанией пси-специалистов пришлось признаться в своем бессилии. Я беседовал с телепатами, которые сказали мне, что я ел на завтрак в день поступления в подготовительные классы, и с эсперами, которые могли распознать цвет носимой вчера одежды. Эти парни были молодцы и хорошо знали свое дело. Но Катарина Левис исчезла точно так же, как Амброзия Бирс. А решиться встретиться лицом к лицу с отцом и матерью Катарины, приехавшими с востока, чтобы повидать меня, мог только сумасшедший.
Поэтому первым делом я отправился обратно в госпиталь, надеясь, что доктор Торндайк сможет чем-нибудь помочь. В моем бессознательном лепете могли проскользнуть слова, значение которых навело бы на какой-нибудь след Катарины.
Но и здесь меня подстерегала неудача. Начальство госпиталя очень извинялось, но пару дней назад доктор Торндайк перешел в Медицинский Исследовательский Центр. Связаться с ним невозможно, потому что он взял шестинедельный отпуск, который собирался потом продлить, и отправился в поездку по Иеллоустоунскому заповеднику, не сообщив маршрута.
Я остановился на ступеньках госпиталя, надеясь поймать рейсовый коптеркеб, когда двери распахнулись, и из них вышла женщина. Обернувшись, я взглянул на нее. Это была мисс Фарроу, моя недавняя сиделка. Оказалось, что и она узнала меня.
— Ба, мистер Корнелл, что это вы опять здесь делаете?
— Хотел найти Торндайка. Но его здесь нет.
— Знаю. И не удивительно. Наверное, он получил возможность продолжить свое образование.
Я мрачно кивнул.
— Во всяком случае, надеюсь. — Это было утверждение, а не вопрос.
— Вы все ищете свою Катарину?
Я медленно покачал головой.
— Похоже, я один пытаюсь разрешить эту загадку. Все остальные уже сдались.
— Желаю удачи, — сказала она с улыбкой. — Видно, вы настроены весьма решительно.
— Это все, что мне остается, — буркнул я.
Мисс Фарроу кивнула.