Они должны были слышать — звук под кронами, как под потолком, распространялся вглубь. Рассохин выждал, но ответа не было, и вообще никакой реакции. Однако пёс выдавал присутствие людей.
— Ко мне приплыла женщина! — он стал приближаться, не скрываясь за деревьями. — Сообщила: люди тонут! У меня нет связи! Надо вызвать МЧС! Выйди кто-нибудь! Поговорим!
Голос улетал в пустоту, а лай стал медленно удаляться.
— У вас и резиновая лодка должна быть! — Стас прибавил шагу. — Оставьте мне! Если сами!.. Эй, ну что молчите? Вас без лодки на острове не оставят! Значит, есть!
Видимо, люди побежали, злобный голос собаки полетел куда-то влево. Рассохин пробежал метров сто — бесполезно.
— Ну, сволочи! — заорал он в отчаянии. — Фас! Взять их! Фас! Рви их, тварей!
Пёс угнал их куда-то в сторону сгоревшего лагеря.
Рассохин вернулся к схрону и, открыв люк, послушал — амазонка вроде бы спала. Кавказец вернулся через полчаса, упал и вытянулся, вывалив язык.
— Пошли лодку искать, — сказал ему Стас. — Они тут ничего не тронут. Иди за мной!
Пёс послушал его, клоня голову то в одну сторону, то в другую, и не пошёл.
Вода продолжала прибывать, и там, где он недавно ещё отваживался идти со спасённой, уже было сыро. Разлив кое-где доставал кедровник, подтоплял крайние деревья, и это заставляло суетиться. Он пошёл краем суши, высматривая поля ивовых кустарников, стриженных, словно в парке, резали на корм молодые побеги. Если Галицын и спрятал дюральку, то она теперь далеко от берега, а заросли уже начинают зеленеть, перекрывать видимость, тем паче лодки у общины выкрашены в зеленоватый маскировочный цвет.
Кавказец догнал его минут через двадцать и, уставший, поплёлся сзади.
— Ищи лодку! — приказал Рассохин. — Ты же как-то почуял амазонку? Тоже далеко была.
Пёс не внимал, равнодушно наступая на пятки. Стас шёл в сторону глухой вершины курьи, где был только единожды, и то вечером. Карагач подкидывал воду, которою рассекал остров, и течение в старице было встречным. Потоки из устья и от вершины сталкивались возле мыса у северной оконечности и, образуя бесконечную цепь воронок, уносились в пойму. Казалось, кедровник, как огромный корабль, плывёт в этом безбрежном пространстве, оставляя за собой кильватерный след. Роковая река, как и тридцать лет назад, показывала свой нрав, мощный подпор воды с горных верховий образовывался за счёт заломов, плотинами встающих ниже Гнилой Прорвы. Такое случалось почти каждую весну: уровень мог подняться за одну ночь метра на полтора-два, а потом так же резко схлынуть. Однако посёлок топило редко, и по слухам, запущенным кержаками, однажды вода прибудет так, что геологи, разорившие покой на дикой реке, не спасутся. Этой мстительной молве мало кто верил, но после каждого ледохода на Гнилую пригоняли самоходную баржу — эдакий ковчег, который дежурил в посёлке, пока не сходило половодье, или бомбили с вертолётов встающие заторы. Ясашные люди считали, что это некий подземный змей выходит из недр, чтобы ему принесли человеческие жертвы. Говорят, в старину туземцы выбирали самую красивую, по их мнению, отроковицу, привязывали камень на шею и бросали в Карагач. Если гад принимал жертву, то половодье останавливалось и река усмирялась.
Вид бегущей вездесущей воды наполнял пространство предощущением некоей грядущей трагичности, суровый Карагач требовал очередного жертвоприношения. А ещё, как назло, с северо-запада погнало тучи, начался мелкий дождь, и вечереющее пространство быстро померкло.
— Ищи! — просил Стас, пытаясь пустить собаку вперёд. — Нюхай! Лодка, мотор, бензин!
Тот упрямо не хотел выполнять команд и даже не принюхивался, тащился позади, показывая тем самым, что он не ищейка, а только пастух и охранник. Рассохин дошёл до тупикового конца курьи, далее начинались заросли чахлого ивняка и тополей, притопленные наполовину, сильное течение выдавало близость реки, кустарник дрожал под напором воды. Кедровник здесь заканчивался, а сам остров постепенно переходил в прирусловой древний вал, поросший старым, гибнущим березняком. Изрытая мочажинами грива, словно пунктир, уходила в глубь поймы и где-то там сходила на нет. Мест, где можно спрятать лодку, тут было полно, только искать становилось бессмысленно: вряд ли Галицын станет пробиваться сквозь чащобник, тем паче по низкой воде. Но для очистки совести Стас прошёл валом чуть ли не до берега Карагача и остановился, когда на пути оказался глубокий и спокойный разлив. Река устремлялась в курью несколько выше, но зато сюда натолкало горы мусора, где можно спрятать даже линкор.
Он уже возвращался назад, когда услышал впереди редкое и неуверенное потявкивание кавказца. Лодочный мотор Стас увидел скорее, чем собаку: он лежал в развилке старой берёзы на уровне глаз, и синий колпак светился в дождливых сумерках, чуть прикрытый куском бересты.
— Молодец! — восхитился Рассохин и, вытащив «Вихрь», поставил на землю. — Теперь ищи бак! Бензин, понимаешь?
Пёс повертелся у ног и улёгся, считая свою задачу выполненной. Стас сделал небольшой круг и сам нашёл бак с вёслами, спрятанными также на дереве. Предусмотрительный опер делал это на случай высокого паводка, но ведь, подлец, женщин оставил на затопляемом острове! Лодка должна была быть где-то недалеко, однако суетливая беготня по прирусловому валу взад-вперёд ни к чему не привела. Рассмотреть что-либо в залитом кустарнике оказалось невозможно, а бинокля впопыхах не взял!
ebooksa