— Не смей вспоминать! Все живы, завтра снимем твоих амазонок. Водки хочешь?
Анжела отпрянула.
— Я не пью спиртного! Есть очень хочу.
Он не стал напоминать про текилу и Мерлина, о которых говорила в бреду и которые явно были принадлежностью её другой жизни.
— А я выпью. Тебе сейчас молоко подогрею. И тут ещё есть какая-то пища, вроде орехи с мёдом. И с маслом. Не пробовал, не знаю...
Она как-то сразу оживилась, и Рассохин вручил ей банку из запасов Матёрой, дал ложку.
— Это пища огнепальных, — объяснила она со знанием дела. — Лущёный орех заливается жидким вересковым мёдом. А если кедровым маслом — пища богов. Мы сами готовили.
— Ешь — и спать, — грубовато оборвал он.
Сам выпил водки прямо из фляжки и открыл банку разогретой на печке тушёнки. Анжела посмотрела на это с ужасом, хотела возмутиться, однако в последний миг опомнилась.
— Поздно вкусы и нравы менять, — к тому же упредил Стас. — Каждый ест свою пищу.
Несмотря на голод, ела она не жадно и как-то благоговейно, словно исполняя ритуал. Потом выпила горячего молока и послушно легла.
— Почему загорелся наш монастырь? — вдруг спросила она. — Его подожгли?
— Подожгли.
— Люди с вертолёта?
— Ваша Матёрая подожгла!
— Не может быть! — амазонка приподнялась. — Матёрая никогда бы не стала жечь! Ты видел сам, как поджигала?
— Не видел, — признался он. — Но пожар начался, когда она сбежала обратно в лагерь. Её притащили к вертолёту в наручниках.
Она полежала молча, глядя в потолок, затем сказала твёрдо:
— Молчуны подожгли. Мы же у них как бельмо в глазу.
— А чем вы молчунам помешали?
ebooksa