Старик не сдвинулся ни на дюйм: его безжизненное тело все еще сидело со скрещенными ногами, плечи наклонены вперед, глаза плотно закрыты, лицо белое, как у манекена. Лилли испустила вздох облегчения, когда вспышка погасла. Но это лишь временное облегчение. Пока послеобраз постепенно выгорал на сетчатке, она делала мысленные заметки: точное положение зажима, острый, как бритва, перетертый провод на одном из концов кабеля, расстояние между ее лицом и головой Ноллза. А потом она усилила давление на путы вокруг запястий.
С этого момента боль усилилась, превратилась в вызывающий оцепенение холод, который распространялся по всему телу. Действие Белладонны почти закончилось. Она крупно дрожала, и галлюцинации преследовали ее в темноте: крошечные мазки разноцветного огня и маленькие завитушки в виде невероятных существ, расцвеченных дневным светом, плывущие в толще океана. Она ничего не могла с ними поделать, кроме как смеяться над этими пугающими видениями, которые поразили ее так же сильно, как и записи сумасшедшего из тетрадей Ноллза.
В то же время она продолжала работать над освобождением, запястья скользили взад-вперед навстречу свободе. В этом ей помогали собственная кровь, смазавшая кожу, и потеря чувствительности. Ее мозг искал опоры в темноте, мысли пересыпались, как пинбольные шарики.
Гром ударил почти над самой головой, ближе, чем раньше, заставив дом содрогнуться.
Лилли подскочила. Ее центральная нервная система не выдерживала, оказавшись между двух огней: наркотический бред Белладонны и леденящий страх из-за бомбы замедленного действия, которая сидела в нескольких дюймах, скрестив ноги. Не переставая хихикать, Лилли снова начала считать мили до грозы:
– Один… два… три…четыре…
Стробоскопический свет, такой же яркий, как днем, вновь наполнил комнату.
Старик поднял голову.
Лилли закричала.
Глаза мертвеца открылись.
Следующие несколько мгновений промелькнули в опьяняющей медлительности сна. В этот краткий миг, продолжавшийся пару секунд, Лилли отдернулась назад, а существо издало серию нечеловеческих булькающих звуков, рычание вперемешку с завыванием. Его бесцветные губы начали отваливаться, обнажая старые пожелтевшие зубы. Нитки слюны потекли изо рта. От него исходил запах, как на скотобойне, голова вращалась, будто она была антенной, принимающей сигналы из космоса, а взгляд зафиксировался на Лилли.
Пока все это происходило, либо из-за внезапного выброса адреналина, либо благодаря обильной смазке кровью, Лилли наконец-то удалось высвободить правую руку из веревок. Почти моментально она освободила и вторую и в последних отблесках света схватила ходячего за шею, прежде чем он смог укусить ее.
Когда темнота вернулась, Лилли использовала остатки сил, чтобы сдавить тощую, как у индюка, шею химика. Существо издало пронзительное и сердитое рычание, подобно удушаемой гиене, но продолжало скрежетать зубами. Именно тогда в хаотических мыслях Лилли возникло понимание, что ходячие не дышат, а посему удушение не является смертельной угрозой для них, и она просто удерживает зубы существа на расстоянии от своей живой плоти.
В этой плотной темноте послеобраз отвратительного, багрового и демонического лица существа, которое когда-то было Рэймондом Ноллзом, все еще оставался на сетчатке глаз Лилли. Но она продолжала сжимать шею твари.
Лилли слышала, как зубы существа – его резцы и моляры – стучали, подобно кастаньетам, а его жилистое тело корчилось и извивалось под ее захватом. Огромный морской слизняк с животной яростью барракуды, борющийся на палубе лодки со спутавшей его сетью. Лилли яростно закричала от гнева и решимости. Она не допустит того, чтобы существо укусило ее.
В этот момент следующий залп грозы ударил за пределами театра. Провод, обмотанный вокруг туловища Лилли, из-за всех ее движений, из-за борьбы и возни соскользнул вниз и висел теперь на костях таза. Зажим был открыт, сейчас он лежал у основания бухты провода, которая была под ее ногами. Хотя она все еще была связана с ходячим, у нее уже было больше свободы действий, чем раньше.
Во время яркой вспышки Лилли продолжала держать шею существа побелевшими пальцами, а оно извивалось с нечеловеческой энергией.
Молния вновь погасла. В наступившей темноте Лилли сделала несколько тяжелых вздохов, чтобы прогнать наркотический дурман и сосредоточиться. Она понимала, что у нее есть только один шанс и если она его профукает, то станет пищей для ходячего. В тот момент, когда она освободит от хватки это извивающееся тело, у нее будет не более секунды, чтобы все сделать. На открытом пространстве ходячие медлительны. Они не могут бегать, взбираться куда-либо, обходить сложные препятствия. Но когда он так близко, и особенно в темноте, это смертельно опасно.
Ходячий, возможно, уже нацелится на ее горло. Лилли знала это из опыта. Она видела, как удивлялись люди, когда ходячие добирались до незащищенных шей, прежде чем живые успевали хоть как-то среагировать. На самом деле, скорость, с которой ходячие стараются добраться до таких крупных пульсирующих сосудов, как, например, яремная вена, – это скорость врожденная, автоматическая, непроизвольная… подобно скорости осы, жалящей свою добычу. Лилли чувствовала кровь и пот на ладонях, которыми она душила ходячего, размышляла, не погубит ли ее это в итоге. Ведь нельзя же схватиться за оружие достаточно надежно, если оно выскальзывает из ваших рук.
Отбросив сомнения из бешеного потока мыслей, она молча помолилась о новой вспышке молнии. Лилли почти потеряла остатки сил и воли. Препарат одурманивал ее, превращая мысли в хаотическое месиво. Руки подводили ее – пальцы онемели на шее твари, и она чувствовала, что мертвец начинает выскальзывать из ее хватки.