– Во имя Господа, – бормотал он, осматривая комнату и опираясь на чемодан. Он все еще тяжело дышал после путешествия по городу, а его лицо было бледным от усталости и боли.
Лилли нашла выключатель и попробовала включить свет. Как и ожидалось, ничего не вышло. Это место было таким же мертвым, как и толпа в переулке. Лилли снова прикрыла рот, вонь просачивалась внутрь здания все сильнее. Тварей, которых притягивала сутолока снаружи, становилось все больше и больше. Их должно быть уже около сотни, а может, и тысячи – и все они пытались пролезть сквозь заколоченные окна. Фундамент заскрипел и сдвинулся под их тяжестью. Лилли выдвигала один ящик за другим и глубоко вздыхала.
Позади нее химик застонал и улегся на свой чемодан.
В одном из ящиков комода Лилли нашла какие-то непонятные старые документы, сообщение о том, что бархатная ткань в количестве тысячи ярдов была доставлена двадцать второго сентября две тысячи третьего года, накладные на светофильтры, мебель, сверхмощный кабель, запчасти, выключатели, ксеноновые лампы, листы фанеры, веревку, машинное масло и порох. Порох? Лилли внимательно посмотрела на одну из гаражных дверей в форме гармошки. Ее рамка была на месте, а несколько листов фанеры бессистемно перегораживали выход – неуклюжая попытка закрепить дверцу рейками.
Что-то заскрипело оттуда, из соседнего помещения, и скрип этот был очень похож на плачущее рычание ходячего. Может быть, больше, чем одного. Шарканье ног, гортанные звуки. Очевидно, здание буквально кишело ими… только вот назначение его до сих пор было не ясно. Лилли не заметила, как старик начал храпеть у нее за спиной. Она бросилась к укрепленному проему и заглянула в тонкую щель между боковиной и фанерой.
В последних сумеречных лучах солнца большая комната по другую сторону укреплений была едва различимой. Приблизительно полдюжины темных фигур ходили по возвышению, примыкающему к вертикальной двери, а на дальнем краю площадки были расставлены десятки стульев, как будто в классной комнате. Лилли наконец поняла, куда они забрались.
– Мы за сценой, – пробормотала она.
Ее приглушенный голос был полон смеси трепета и ностальгии по тем временам, когда люди действительно жили достаточно беззаботной жизнью, чтобы посещать театр. Она изумленно смотрела на мертвецов, которые бесцельно и тяжело двигались взад и вперед по заброшенной сцене, на негнущихся ногах, словно пешки на шахматной доске, которая потеряла для них всякий смысл. Они раньше были актерами?
Или людьми, преданными театру?
Неожиданный приступ внутренней печали охватил Лилли, когда она заметила темную, пыльную вывеску «Пендрагон: театр Шекспира», которая висела над выходом на дальней стене, подсвеченная маленькой лампочкой. Ее глаза расширились от удивления.
– За кулисами шекспировского театра, черт побери. – Она повернулась к старику. – Кстати, как…
Она замолчала. Тихо пошла к Ноллзу. Она увидела, что он беспокойно спит на большом сундуке возле окна. Свернувшись в позе эмбриона, он тихонько храпел, и было видно, как его глаза дрожали под веками.
Лилли облегченно вздохнула. На какое-то мгновение она думала, что потеряла его. Теперь она поняла, что этот старикашка был ей нужен не только ради вакцины. Ей нужен был компаньон. Она нуждалась сейчас в обществе этого человека.
– Уснуть и видеть сны, мечтать, быть может[29], – бормотала она, размышляя о Гамлете и короле Лире, пока смотрела на дремлющего старика.
Что-то привлекло ее внимание справа. Это был темный объект, лежащий на верстаке рядом с ранцем Лилли –
Она начала листать бумаги из портфеля, покачивая головой, нахмурив брови от замешательства. Что она ожидала найти там? Химические уравнения, записи ученых, но только не это. Она рассматривала схемы, картинки, нарисованные от руки, непонятные узоры, кучу стрелок, и сносок, и снова стрелок и витиеватые потоки мысли.
– Какого хрена? – Несколько листов вывалились наружу и разлетелись на полу. Лилли посмотрела на них. – Какого. Хрена.
Она опустилась на колени и внимательно все осмотрела. Некоторые листы представляли собой сильно потрепанные страницы из тетрадей, скрепленных спиральной проволокой. Каждый квадратный сантиметр этих страниц был забит крошечными, лихорадочными набросками, которые, на первый взгляд, выглядели вполне обычно, если бы не эта хаотичность – много стрелочек, надписей и концентрических кругов. Все они вращались вокруг бесконечных вариаций одного и того же рисунка: женской фигуры с рыжевато-каштановыми волосами, с конским хвостом, в рваных джинсах и с нимбом над головой. Примитивно нарисованная, в детском мультяшном стиле, эта до жути знакомая женщина на одной из страниц называлась «донором ноль», в других местах ее называли «девочкой-панацеей» или «богиней чумы». Холодный ужас червяком ввинтился в живот Лилли, когда она заметила, что многие из изображений красотки со связанными в хвост волосами сопровождались надписью «Л. К.» или «К. Лилли». На более сложных эскизах рядом с женщиной с хвостиком была нарисована вторая фигура с грязным лицом и желтыми глазами (предположительно, фигура ходячего мертвеца). Две фигуры были соединены между собой стрелками, и эти связи сопровождались такими фразами, как «окончательное привитие» или «предпоследняя стадия гибридизации». Лилли вздрогнула. Ее горло пересохло. Она медленно поднялась, глядя на эти безумные изображения, и пробормотала:
– О, нет… нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет…
– О да, боюсь, что это так.