Тифея сюда бы заселить!
Хорошо, что планировка чердака простая и идти можно только вперёд, иначе был риск заблудиться и не выбраться без помощи. Представляю, как пришлось бы кричать: «Помогите! Кто-нибудь! Спасите! Я заблудилась на чердаке»! Эта картина почему-то вызывает не страх, а смех. Неловко бы вышло, чего уж там.
Временами я заглядывала под ткань и повидала много разной мебели и коробок, но детских вещей не нашла.
В результате мне повезло, или же решимость моя вознаградилась - не знаю, но так или иначе, подняв очередной покров, я обнаружила под ним мебель из классной комнаты -сверху лежала классная доска, на поверхности которой остались разводы от плохо смытого мела.
Теперь сдёрнем ткань!
Пыль поднялась такая, что я закашлялась, а глаза заслезились. Надо было вначале зажмуриться и дёргать не так резко. Всегда это случается - поспешу, а после приходится исправлять последствия.
Отойдя на несколько шагов, я закрыла нос рукой и дождалась, пока пыль осядет. Потом вернулась. Ну вот, зато все предметы на виду. Правда, не пойму пока, какой мне толк от старой парты и книжного шкафа.
Лампу пришлось пристроить среди ножек стула, чтобы освободить руки. Я отодвинула классную доску, потом откинула доску парты и добралась до коробок с вещами. В первой лежал глобус и много мелочей вроде компаса, старых карандашей, циркуля и письменных приборов. В отдельной картонной коробке хранились стёртые мелки, вот уже не знаю, зачем.
Вторую коробку достать было очень сложно. В ней лежали учебники. Это очень странно, если подумать, почему эти учебники брошены здесь, где их могут испортить мыши? Почему бы не оставить их в библиотеке, где достаточно места?
Тут же имелись тетради, исписанные мелким почерком, и подписанные именем Грейм Дабхис. На его учебные тетради было любопытно взглянуть, но вряд ли от этого будет толк, поэтому я забралась на самое дно и вытащила кипу исписанных отдельных листков, пожелтевших и хрустящих. Тут были диктанты и отдельные математические решения, и различные записки. «Грейм, ты забыл вернуть мне «Капитана семи морей». Ты крайне медленно читаешь! Может, на самом деле ты не умеешь читать вовсе и вынужден умолять прочесть тебе книгу кого-нибудь из слуг? Димерий». Или «Мисс Олизет до сих пор зла на вас за рисунок, который вы ей испортили! Не смейте мне писать до Пасхи! Потом, так и быть, я вас прощу» без подписи, но судя по женскому аккуратному почерку, писала записку сама Олизет.
Записки от друзей графа. Судя по датам, написаны в период, когда им было четырнадцать или пятнадцать лет. Сообщения, свидетельствующие о сильной дружбе и самой искренней привязанности, которые только бывают в такие года. У меня тоже была подружка, с которой я чувствовала себя так свободно и весело, как не чувствовала даже с любящими взрослыми по причине разного взгляда на жизнь. Взгляда с разной высоты, поправляла Ли, так её звали. Она уехала с родителями в другую местность в шестнадцать и навеки увезла с собой моё сердце. Год мы переписывались, а потом она пропала, говорили, её отец -военный забрал её на другой континент.
Живя на одной улице, мы переписывались так же, отправляли друг другу шутливые записки-напоминания и с нетерпением ждали не менее приятного ответа.
Димерий, Грейм и Олизет. Я нашла одну-единственную записку от Патруа, слишком корявую, становилось понятно, что эпистолярный жанр ему не давался, и две от Артура, лаконичные и короткие, видимо, он писать не любил.
Эти подростки дружили. Конечно, предположений судьи о дальнейших событиях это обстоятельство не меняло - дружба в юности способна перерасти в любовь зрелости, а безответная любовь - в жестокую ревность, которая способна толкнуть на преступление. Дети вырастают и портятся. Самые страшные преступники были когда-то милыми детьми.
Но совершено очевидно - они были большими друзьями, хотя теперь сложно представить более разных людей, чем мистер Артур, граф и мистер Патруа.
Неисследованной оставалась последняя, третья коробка, самая невысокая. Она была задвинута как можно дальше под парту и я чуть ногти не сломала, пока вытаскивала её наружу. Поставила на верхние две и с нетерпением открыла.
В коробке лежала большая спиритическая доска. Прямо на покрывающем поверхность доски тёмном лаке по её четырём сторонам, указывающим края света, были нацарапаны ножом имена: Грейм, Олизет, Патруа и Димерий.
Не знаю, какой скелет я готовилась обнаружить в «шкафу» из детских вещей графа, но никак не спиритическую доску. Это же стремление к магии, к тёмному искусству, приоткрывающему завесу над тайнами, человеку недоступными.
Они баловались спиритизмом, одной из разновидностей магии. Подумать только! Спиритизм обычно приравнивался к магии и узнай об этом занятии родители, им всем явно бы влетело! Конечно, дети часто балуются тем, что запрещают взрослые, но я отчего-то считала, что наследники состояний в этом вопросе более организованны и не позволяют себе того, что позволяют малообразованные подростки с улиц моего детства.
Оказывается, мы мало чем отличались.
ebooksa