Зверь

— Что здесь смешного? — спросил Адам, развернув её лицом к себе.

Он смотрел на неё обеспокоенно, а Эллен улыбалась, словно чокнутая. Ей нравились линии крови, размазанные по подушке, словно она лишилась невинности именно здесь и сейчас, именно с ним. Она так и не ответила ему.

— Ты точно спятила.

Покачав головой, Бишоп улыбнулся, откинулся на постель и потянул её за собой. В его улыбке, в умиротворённых чертах лица, в его плотном молчании и взгляде, устремленном в потолок, сквозила грусть, и он не спешил ею с ней делиться.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — вдруг сказала Эллен. Адам взглянул на неё, нахмурив брови. — О проклятии.

Она вдруг отчётливо вспомнила слова легенды. Пока лето сменяется осенью, а зима весной, ни один потомок храброго воина не сможет жить среди людей, ни один его потомок не познает истинной любви женщины, и судьба их — быть отвергнутыми человеческим родом. Существование Зверя — истинная правда, до которой можно было дотронуться, которую можно было увидеть, ощутить, почувствовать на вкус, но проклятие было эфемерно. Оно было лишь словами, случайным стечением обстоятельств, надуманными страхами, но ровно также могло быть и реальностью. Его нельзя было доказать, лишь верить или не верить.

Она угадала его мысли.

— Рядом со мной не выживают.

— А я постараюсь.

Эллен предпочла не верить.

Этой ночью Адам спал глубоко и безмятежно — несколько суток без сна, проведенные в обходе леса, доконали его. Эллен же не спалось, не думалось, не лежалось. Сейчас от неё не зависело ровным счётом ничего. Ей полагалось сидеть и не дёргаться, пока Адам ищет способ вывезти её из Форт-Келли и при этом не допустить, чтобы Звери нарушили условные границы его территории. Барр понимала, что ему приходится разрываться пополам, потому что на Марти они не остановятся, если не остановят их.

Она ощутила острый приступ тревоги и желание проверить, не забыл ли Адам запереть на ночь дверь. Стянув с пола плед, Эллен укуталась в него и осторожно выбралась из комнаты. На последних ступенях лестницы Барр поняла, что не одна на этаже.

Узкая полоска лунного света сочилась из приоткрытой входной двери, сквозняк шевелил лёгкую штору на маленьком окне, выходящем на крыльцо. Он стоял спиной к выходу, но Эллен не могла в темноте разглядеть его лица. Щурясь и присматриваясь, она пыталась понять, кому принадлежит эта безмолвная тень, но что-то внутри подсказывало ей, что она знает. На нём был старый, поношенный плащ, в котором он был запечатлён на камере слежения и в котором был у часовни — нет, он ей тогда не привиделся, теперь Эллен была в этом уверена. Натаниэль стоял прямо перед ней в доме Бишопа, в самом сердце Форт-Келли.

— Уходи. Не ищи. Убью.

Казалось, он забыл человеческую речь, слова вырывались из его рта вместе со звериным рычанием. Эллен вцепилась ногтями в поручень лестницы, чтобы не упасть. Она едва соображала, мысли оформлялись с запозданием. В ней боролись два желания: броситься к брату, встряхнуть его, спросить, какого чёрта он делает и бежать назад к Адаму, потому Нэйт угрожал ей. Потому что Нэйт не был человеком.

Натаниэль вскинул голову, посмотрел наверх, на перекрытие потолка и сделал шаг назад, к двери. Громко хлопнула ставня. Бишоп скатился на землю прямо со второго этажа, перекрывая ему пути отхода. Он ощерился, готовый обратиться и вступить в бой. Натаниэль сделал то же самое.

Они двигались с немыслимой скоростью — Эллен не успела заметить, как брат оказался на улице, ведь ровно секунду назад он стоял прямо напротив неё. Она бросилась следом и, едва не вывалившись с крыльца, упёрлась кулаками в ходящую ходуном грудь Адама. Он горел. Под кожей двигались мышцы, перестраиваясь для иного тела. Эллен готова была поклясться, что слышит хруст суставов и костей.

— Адам, нет! Он ничего не сделал! Не трогай его, не трогай.

Нэйт воспользовался заминкой. Он молниеносно взобрался на гладкий бетонный забор, цепляясь когтями, словно кошка, перемахнул через колючую проволоку в прыжке и исчез.

Барр оглушило, она слышала лишь собственное надрывное дыхание и эхо своего крика. Взглянув на Адама, Эллен в ужасе отшатнулась. Его лицо исказили ярость и боль — она могла только представить, каких усилий ему стоило остановить уже начавшийся процесс обращения.