– Прости, Растигеват. Ты прав. – Она пристально изучала меня, раскрыв отверстия, определяла, не расстроился ли я, поэтому пришлось улыбнуться и сказать, что все в порядке. Хорейси вечно расстраивалась, когда я на нее злился.
Лучше отвлечь ее от подобных мыслей. Я спросил:
– Сорок один друг, а какого рода отношения?
– Довольно случайные, причем все. Потусоваться, сходить в бар или в кино, такого рода. Девять – с танцев, тридцать два – с Теормысли, это философский терминал в межсети. Его старые приятели оттуда уже спорят о том, кто он был, куда ушел и так далее.
– Я могу взглянуть на карточку?
Она передала ее мне. Хорейси могла целый день говорить о таблице с цифрами, и я бы ничего не понял: она их просто не видела. Но когда такой материал изучал я, а потом объяснял ей, мы получали гораздо больше информации.
Частота контактов и упоминаний об объекте и степень доверия утверждениям, содержащим информацию о нем, укладывались в обычную схему, возникающую после прыжка: друзья Перона говорили о нем все меньше и меньше, их беспокоило то, что они не могли толком вспомнить старину Как-его-там. За последние три месяца четверо решили, что его личность – это мистификация, созданная остальными членами группы, а еще пятеро начали склоняться к такой мысли. До прыжка в своей персональной сети Альварес обладал наивысшим индексом цитируемости: теперь же восемьдесят пять процентов его высказываний приписывали кому-то другому.
– Популярный парень, – заметил я. – Но в танцевальных сообществах есть одна черта, которая мне нравится: там не нужно говорить больше, чем ты хочешь, а большинство участников предпочитают не слишком друг к другу привязываться. Танец же – это упражнение в точности и красоте. Мне все это нравится. К примеру, мы никогда не стояли с ним в паре, болтаю я немного, поэтому мы с Пероном практически не общались. Однако я хорошо помню, что вокруг него постоянно толклись люди. Я легко узнаю его по походке, если, конечно, он вернется.
– Ты полагаешь, что мы его не поймаем.
– Без шансов. Ему уже практически все сошло с рук. Чудо, что его прыжок вообще засекли. Действия Перона уже сливаются с реальностью. Боюсь, будет скандал.
Отверстия в глазах Хорейси поблекли, и она задумчиво почесала в затылке:
– Вот черт!..
Хорейси ненавидит скандалы. Я же их едва замечаю.
Шестьсот лет назад, на Великой лекции 1403 года Фрэнсис Тируитт сформулировал теорию индексальной выводимости. Вскоре он умер, но работу продолжили его ученики. В 1421 году шестистраничное вычисление низвергло всю аристотелевскую механику и астрономию Птолемея, а также подсказало ученым, как создать телескопы и хронометры, которыми можно было это вычисление подтвердить. В 1429 году Марлоу в одном увесистом томе открыл периодическую систему элементов, валентность и углеродные цепи. Последним из учеников Тируитта умер Кристофер Беркли Максвелл, и в его архиве нашли базовые уравнения электромагнетизма.
После индексальной выводимости остальное оказалось неизбежным. Четырнадцать определений, семь аксиом, сорок одна базовая теорема, точное описание того, чего хочешь, – и все, дальше только надо было вывести уравнения (или же доказать, что в данном случае уравнения вывести нельзя, это являлось эквивалентом абсолютной невозможности) и решить их. Конечно, последний пункт мог доставить немало проблем. Ньютон, к примеру, всю свою жизнь безуспешно пытался объединить теорию относительности и квантовую физику.
А потом, примерно 200 лет назад, Бэббидж показал, как использовать дезоксирибонуклеиновую кислоту для решения уравнений; после этого любой подросток из Лийтов, если позволяли финансы, мог купить пару тюбиков химикалий в отделе школьных принадлежностей, обыкновенный секвенсер аминокислот в магазине для животных и объединить квантовую физику с теорией относительности дня за три. Конечно, чтобы задать правильный вопрос, иногда нужен гений – до Эйнштейна люди не понимали, что такое путешествие во времени или что для него требуется, – но, вразумительно поставив задачу, можно буквально за пару часов получить ее решение. А уж построить то, о чем ты так мечтал, вообще не представляло труда: в мире уже скопилась куча техники на все случаи жизни, и человек с удостоверением Лийта может достать необходимые детали на любой свалке или в хобби-магазине.
Правда, вселенная не изменилась. Оказалось, что вопросы вроде «Как возлюбить ближнего своего?» невозможно четко сформулировать, но решения других уравнений, к примеру «Как сделать реально большую бомбу?» или «Как мне вернуться в прошлое и изменить его?», довольно просты – всего лишь следуй инструкциям, которые выходят из трубки, и все получится.
К счастью, большинство прыгунов – это те, кто пытаются обмануть дехронию. Они отправляются назад, чтобы дать себе самим полезный совет или наставить на иной путь. Но при малом расстоянии до точки отправления у каузопропагации нет пространства для маневра, в результате заканчиваются такие путешествия плохо: или с человеком происходит несчастный случай со смертельным исходом, или же он также по случайности оказывается на краю гибели и быстро возвращается к исходной точке. Людям часто говорят, что, согласно высказыванию Эйнштейна, вселенная несовершенна, консервативна и если изменяет реальность, то всегда с наименьшими отклонениями от проложенного курса. Но слышат они только слова «несовершенна» и «изменяет» – словно сам змей-искуситель шепчет им: «Нет, вы не умрете».
Краткосрочные прыгуны, те, кто уходят в прошлое на пять или тридцать лет, думают, что все вероятностные исключения будут в их пользу, что они обретут истинное счастье, просто поцеловав Эстер, или врезав Барту по носу, или купив компьютер «Плам», пока тот еще не подорожал; и все они несказанно удивляются, когда по сути ничего не меняется, если, конечно, выживают или мы их не ловим.
Когда кто-то пересекал границу, которую не стоило пересекать, федеральные власти имели право совершить быструю и простую коррекцию. В случае краткосрочников она работала безотказно. Посмотрим правде в глаза: когда меняешь людей, то вместе с ними меняешь множество других вещей, когда же просто удаляешь человека, то, в общем, не меняется ничего. Мы, конечно, даже думать не хотим о том, насколько мало мы значим, но факт есть факт. Если нам, федералам, не нравится то, что люди делают в настоящем, мы уничтожаем их в прошлом, и история смыкается вокруг того крохотного места, которое занимали нарушители. Мир не идет дальше, как будто их не и было, а существует и всегда существовал без них.
ebooksa