Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов ,

22
18
20
22
24
26
28
30

И тогда Инноченте объявил, что он с группой избранных покидает Землю, дабы подготовить убежище для всех истинно верующих в глубинах космоса. Как и другие мистики, он претендовал на обладание сверхъестественными способностями – даром пророчества и ясновидением – и утверждал, что провидит для колонии чудесное будущее. Скептики говорили, что он увозит своих последователей туда, где их будет проще контролировать. Кстати, так и бывает с основателями культов – и нередко!

Так вот, в то время Государственный Совет пропагандировал эмиграцию по ряду причин, одна из которых – желание избавить Землю от потенциальных возмутителей спокойствия, например религиозных фанатиков. Короли Англии руководствовались теми же соображениями, когда предложили пуританам убраться к чертям в Америку, да там и остаться. Инноченте и семьсот его учеников – вообще-то, шестьсот семьдесят два, некоторые усомнились и отказались – быстро получили визы и были доставлены в систему, обозначенную в новом каталоге как Н-2223. Их разместили на третьей, или гамма-планете, которую Инноченте с надеждой переименовал в Парадизо, то есть Рай, и там оставили жить или умирать сообразно собственным усилиям и выделенным припасам.

Планета была – ну не то чтобы недвижимостью премиум-класса. Премиум-класс зарезервировали под добычу полезных ископаемых и военные поселения, Парадизо не имела луны, и система была какая-то жалкая – ближе к солнцу располагались два уголька – альфа и бета, а дальше – два газовых шара, дельта и эпсилон. Плюс, как водится, всякая мелочь, некоторое количество интересных комет, которые появлялись там раз в несколько столетий, и остатки несформировавшихся или разрушенных планет, устраивающие время от времени метеоритные ливни удивительной яркости.

По массе планета была примерно как Нептун, хотя по размерам, будучи твердым телом, заметно ему уступала. Высокая гравитация, надо полагать, требовала от местных форм жизни серьезных адаптаций, и карикатуристы вволю поглумились, рисуя колонистов, похожих на кривоногих гномов, безуспешно карабкающихся по Лестнице Любви. Пока верующие обустраивались, Инноченте умер из-за проблем с коронарными сосудами, возможно, вызванных увеличением гравитации, и ему наследовал сын, который тоже претендовал на обладание паранормальными способностями.

Земля потеряла с ними связь, когда примерно в том направлении произошло несколько стычек с неизвестными, но хорошо оснащенными захватчиками. Получивший гордое имя Первой Войны с Пришельцами конфликт продолжался с перерывами – да и состоял по большей части из них – сорок четыре стандартных года. Ты, наверное, помнишь из уроков истории, что нам не сопутствовал успех, хотя удалось разнести один их корабль снарядом, чья скорость превосходила скорость света, ССС. Потом наши немало повозились, роясь в обломках в поисках образцов живых тканей – и в итоге оказалось, что пришельцы принадлежат не к одному виду, видов там было как минимум пять, причем – в отличие от так называемых кузенов с планеты Бела – даже не близкородственных.

Возможно, они все жили в симбиотической гармонии (неплохая теория), или же четыре из них поработили пятый (теория похуже). В любом случае, за отсутствием представлений о том, как они сами себя называли, враждебно настроенные журналисты обозвали их Зоопарком, а карикатуристы изображали как клетку с чудищами.

Это было наше единственное достижение. При этом мы потеряли несколько очень дорогих кораблей и несколько сот прекрасно обученных бойцов Космической Службы. Тогда более осторожные Государственные Советы объявили политику Сокращения – отозвали колонистов из опасного региона, чтобы укрепить ближние миры, которые проще защитить. Вот тут император Адриан кивнул бы старой мудрой головой и пробормотал бы «Sic transit…» или что-то в этом духе. Неприязнь к Лестнице Любви утихла, потому что без лидера культ пришел в упадок на Терре и на Луне и больше не представлял угрозы. И тогда Совет возложил на единственный корабль, огромный старый «Жуков», задачу переселения людей с Парадизо, и подготовка к экспедиции началась.

Пока тянулась вся эта история, мы с твоим папой родились и выросли в крепких, неугомонных и туповатых юнцов, которые обычно так нужны Службе. Тогда, как и теперь, Силы Безопасности держали собственные войска для подавления восстаний и полицию для борьбы с преступностью – что-то типа Министерства внутренних дел в старой России, разве что не настолько мерзкое. Мы выбрали армию и вместе прошли базовую и расширенную программу подготовки офицеров – и получили погоны и право на то, чтобы нам отдавали честь рабы, избравшие то же призвание. Я был старше него минут на девять, потому что при выпуске список составлялся по алфавиту, и сначала шла буква «К» – Кон, Роберт, потом «М» – Моралес, Хесус. Мы подружились, уделывая друг друга на занятиях боевыми искусствами и гоняясь за девицами в увольнительных, и это радовало, потому что первое назначение обещало быть нелегким.

«Жуков» находился в ведении Космической Службы, но верховное руководство экспедицией было поручено командующему Силами Безопасности генерал-полковнику Шлехту[38]. Предполагалось, что он будет загонять стадо колонистов, которые, как имелись основания подозревать, будут не в восторге от перспективы сниматься с мест, где прожили несколько поколений. Про Шлехта поговаривали, что младших офицеров он прямо-таки ест живьем, желательно обмакнув в острый соус, так что мы с Моралесом не обрадовались, когда нас направили командовать двумя взводами пехоты, которым вменялось в обязанность караулить колонистов-репатриантов.

– Слишком молоды, чтобы умереть, – вздохнул твой папа. Хотя, разумеется, он сказал не совсем так. На учениях мы усвоили, что слова – лишь камешки, если их не скрепляет цемент ругательств. В общем, представь, что он сказал: «Гребаные ублюдки! Слишком, засранцы, молоды, чтобы, мать вашу, умереть!»

Я не мог не согласиться.

Мы встретились с генералом на Орбитальной Станции Один, где много лет спустя я пережил весьма интересные события. Большое Колесо, как его тогда все называли, было на тот момент в полном порядке, никаких монахов, зато толпы ученых – белые лабораторные халаты вместо белых облачений – плюс некоторое количество транзитных пассажиров. Как обычно, все умели изъясняться на базовом английском, и повсюду звучал целый Вавилон акцентов, включая наши. Мы видели вояк, щеголяющих яркой формой, и штатских в унылых костюмах – в тот год это были широченные штаны, строгие рубашки и лакированные парики – и у мужчин, и у женщин. Нам хватало времени пялиться на голубой шар Земли, перекусывая в столовой для военных, а за кофе в Гостиной Темной Стороны мы смотрели на оставшуюся часть нашей огромной вселенной. Потом начинали пищать планшеты, и мы бегом тащили свои задницы в кабинет генерала.

У меня было не так много времени на знакомство со Шлехтом – по причинам, о которых скажу позже, и я так и не научился испытывать к нему сколько-нибудь теплые чувства. Но, должен признать, он впечатлял: два метра ростом, восемьдесят сантиметров в ширину и лицо, как у водяного буйвола, осаждаемого мухами: хмурый, фыркает, усы торчком. Волосы у него были седые, взлохмаченные, целая копна – совсем не по-военному, и по ним ясно читалось: шваль вроде нас с Моралесом должна думать о правилах, а вот он – нет. То же самое читалось по его погонам. Ему полагалось семь звездочек, но генерал не носил ни одной – он не нуждался в кусочках блестящего металла, чтобы сообщить окружающим, какая он чертовски важная персона.

Он сидел молча, казалось, целых полчаса, глядя на нас с очевидным презрением, а потом заговорил – точнее, хрипло зарычал.

– Значит, вот вы двое будете у меня комвзвода.

Мы гаркнули «Так точно, сэр!», как на плацу, а он тем временем изучил распечатку и, когда воцарилась тишина, проворчал:

– Моралес и Кон. Иисус и иудей[39].

– Сэр, мое имя произносится как «Хесус», – храбро сказал твой папа.

– Что касается меня, мистер, то ваша фамилия произносится как «Дерьмо»[40]. Это mierda, если вы вдруг плохо понимаете по-английски.

После этого собеседование резво покатилось под откос. Примерно час спустя мы с Хесусом выпивали в офицерской гостиной, ожидая, что наши уши наконец перестанут гореть.